Рассказать обо всем Льянсу? Хотела бы. Не могла. Да и спрашивал он не о такой помощи.
— Нет, Райнар.
— Нет… — повторил он, вдруг успокоившись. — Нет. Ну, нет, значит, нет. Что ты говорила про информацию? Заинтересуй меня, Вайралада. Я подумаю. На чувство долга не дави, долг у меня один, сегодня начну оплачивать, — и на орочьем велел зеленокожей: — Принеси.
Та словно только и ждала этого, метнулась за деревья. А у меня сложилась нескладывающаяся картинка, невозможная в исполнении, но исполнившаяся в реальности.
— Ты не на задании, так, Льянс? Никто не знает, что ты здесь.
— Почему же? Я знаю, ты знаешь… Мэлика знает. Как в старые времена.
— В те времена ты бы добавил «Мрачнюга поднебесная».
— Помнишь, — как само собой разумеющееся констатировал Райн. — Сразу узнала. Почему не сдала? Про дружбу промолчи, ладно? Противно слышать от тебя.
— Они не проснутся? — про остальное промолчала, сам же предложил, а выяснить что к чему было необходимо.
— Как ты за них волнуешься! Понимаю: звания, награды, почести… Не хочется терять. Да, Вайралада? — он демонстративно сплюнул. — Проснутся. Убить во сне… легко. Слишком легко для них. Нет, я хочу, чтобы знали, за что.
— Из тех, кто был в Найдоле здесь только Сурдив.
— Только? Он был единственным слабым местом в операции. Добраться до хлитова дерьма я бы не смог, сам приполз. Или Мэлика помогла. Ты веришь, что они оттуда нам помогают?
Нет. Я запретила себе в это верить. Тому, кто ходит по Грани, опасно верить, что помощь придет из-за нее. Но мои вера и неверие сейчас не имели никакого значения. Значение имело выяснить сколько у нас времени, о чем Райн упорно молчал, и что творится с ним. А с ним творилось что-то неладное, непонятное. Бледность, осунувшееся лицо, тени под глазами — это все было объяснимо, как и недавний обморок. Льянс за последние дни растратил столько сил на ментальные нити, минирование гарнизона и все прочее, мне не известное, что истощение резерва было абсолютно закономерно, но истощению никогда не сопутствовало то, что я сейчас наблюдала.
Райнар менялся на глазах, его взгляд становился рассеянным, говорил он все быстрее и лихорадочней и будто отключался от действительности, уходил куда-то в прошлое, в счастливые довоенные дни, вспоминал, спрашивал, помню ли я… И не слышал ни моих ответов, ни моих вопросов. И не видел ни этого леса, ни зеленокожей, выполнившей его поручение. А та уже топала к нам, тащила ремингтон за приклад, пересчитывая его стволом выпирающие из земли корни. От сделанной себе заметки прочесть ей лекцию по правилам обращения с оружием, я сама опешила. Вот именно то место, время и обстановка, чтобы заниматься просвещением орочьей недоросли. Которая, кстати, без малейших сомнений приняла сторону Райна и, похоже, не имела ничего против моего убийства.
Ремингтон я изъяла под смесь недовольного шипения и рычания, цеплялась зеленокожая за него изо всех сил и следом за вылетевшим из рук магоматом прыгнула, и, заскулив обиженным щенком, уползла под бок Льянсу, ударившись о выставленный щит. Мне было не до ее нежных чувств и злых взглядов исподлобья, мне самой хотелось рычать. На свой почти выбранный резерв, на неопределенность, на Райна, окончательно переставшего замечать все вокруг…
— Вайра, а Сургашское плато помнишь? Я эти отработки взаимопомощи терпеть не мог. Дурацкое чувство, девчонки тебя тянут, а ты болтаешься балластом и ничем помочь не можешь. Когда наоборот, оно нормально. Вас-то что там тащить? Вы же как перышки легонькие. А Мэлику я бы век на руках носил. Нет, не век. Вечность. Много вечностей…
— Что с тобой, Райн?
С тем же успехом можно было ответ у ближайшего дерева требовать. Или у орочьей девчонки. Их скрипение и сопение добавляли колорита сбивчивой речи Райнара и помогали активнее расходовать запас моих нервов.
— Так, дитя степей, завязывай рычать, будешь пользу приносить. Иди в лагерь и, если кто-то начнет просыпаться, бросишь вот это в костер, — завязанную на сигнал ветку зеленокожая забрала, сжала ее в кулаке и поплотнее прижалась к Льянсу. — Что-то не ясно? Иди, — никакой реакции. — Ладно. А так? — от искры, зависшей над «очагом», глаз отвести она не смогла, нервничала, даже испарина на лбу выступила, но не двигалась. И я, кажется, понимала, почему. — Ты его от меня защищаешь? А ничего не путаешь? Это он меня убивать собирался, не я его. А если они проснутся и нас здесь увидят, убьют всех. Его, меня и тебя за компанию. Тебя — быстро, его и меня — медленно и больно. Как тебе такое? Нравится?