В общем, вот есть некто Сан Саныч в шапке Мономаха. Не орел — но и не крокодил. И вот оно — вроде бы время переучредить Россию.
Пропускаю Эрхарда с Ицхоки и свободное волеизъявление со Шпилькиным. Вот как-то все вроде задвигалось. Уехавшие приехали, оставшиеся сохранились и простили уехавших, и все вместе затеяли вселенскую дискуссию, можно ли считать сотрудников «Голубого огонька» пособниками режима. Группа разоблачителей «Вечернего Урганта» выделилась в подсекцию.
Да, но кто пойдет голосовать? И кого будут назначать (избирать) в судьи, например? Что будет со школьными учителями — большинство все же участвовало в зиговании и втягивало детей. Люстрация не поможет, 70 процентов населения не люстрируешь. Как жить рядом с соседями, которые писали на тебя донос, с консьержкой, которая бегала по подъезду с повестками, с коллегами, уверовавшими в боевых комаров и сатанинских нацистов в Жмеринке?
Здесь, конечно, должны появиться словосочетание «послевоенная Германия» или сентенция про Моисея, который водил свой народ по пустыне именно что 40 лет, дабы сменились два поколения после рабства. Чтобы, мол, ушли рабские привычки и образ мышления.
Все это, конечно, замечательно, но столько времени у команды Сан Саныча явно нет. Новая власть пытается строить и запускать демократические механизмы, создать цивилизованные странообразующие системы, ей, как обычно, не до качества «человеческого материала». В итоге в команды строителей, в администрации, в комиссии и штабы попадают люди, которые сами не пытали и приказов не отдавали, но открывали, например, ворота тюрьмы. Кто-то с удовольствием, кто-то без. Ну работал на канале «Царьград » на монтаже, а что делать было. Была старшим аналитиком или ведущим специалистом в мэрии Саратова, сгоняла дворников на митинги, сама ходила, а что еще делать матери-одиночке двоих детей? Да, был врачом в призывной комиссии. Да, выстраивала в детском саду детей буквой Z, ну так время такое было. Все выстаивались. А поди не выстроись.
И в начальники они пролезут, и в избиркомы, и в парламент, и в судьи, и в редакторы. А других-то нет. И взяться им неоткуда.
Они будут учить, судить, принимать законы, направлять и указывать, да — и указывать тоже. Нам, нашим детям, нашим внукам, тем, кто уехал, и тем, кто остался.
Если мы говорим, что у России может быть какое-то будущее, то это будущее принадлежит им. Тем, кто сейчас горюет о сдаче Херсона, ворует енотов, вяжет носки для фронта, требует новых бронежилетов и хороших командиров для мобилизованных детей, верует в нападение НАТО и ищет латентных геев, дабы излечить.
Они никуда не денутся.
И что с ними делать?
Конечно, для многих из них перемена риторики на ТВ пройдет практически незамеченной, и они воспримут новую информацию, новый дискурс с тем же привычным равнодушием. Никакую вину и никакую ответственность они не примут, они никогда и ни в чем не бывают виноваты.
Покаяния не будет.
Да, к покаянию придут те, кто и сейчас чувствует свою вину или хотя бы рассуждает об ответственности перед Украиной. Но вряд ли больше.
Все же когда мы говорим о будущем России, мы имеем ввиду в нем себя. Но даже если Россия получит еще один шанс, то это будущее будет общим, и нас там — меньшинство, причем прискорбное меньшинство. И чтобы строить планы, надо отдавать себе отчет: мы стараемся для редактора «Царьграда», зиганутой воспитательницы и для врача из призывной комиссии.
Нам придется заново учиться жить вместе. Мы-то научимся. Хочется написать — а надо ли?
Но тогда это будет не про наше будущее.