Побродив с полчаса по следам крабов, Эгиль возвращается с найденным крабом. Краб большой и красный и все время старается цапнуть Эгиля за руку. Экий озорник! Эгиль бросает его в воду, чтобы посмотреть, что будет дальше. Ничего. Краб просто лежит в воде.
— Что, если он не может дышать под водой? — спрашиваю я.
— Почему бы ему там не дышать, — говорит Эгиль. — Уж, наверное, как-нибудь научился в ходе эволюции.
Однако похоже, что он не прав. Крабу явно не понравилось в воде. Он спрятался в панцирь, словно какой-нибудь зайчишка-трусишка. Эгиль идет за ним и вынимает из воды. Аккуратно кладет на песок. Краб постепенно оживает. Отсюда Эгиль делает вывод, что крабы-отшельники не любят воды. Чем не эмпирическое наблюдение! Это означает, что крабы пришли сюда, еще когда тут не было моря, или тоже добрались по льду, как индейцы. Крабы следовали по следам конькобежцев, питаясь отбросами, которые после них оставались. Так за один утренний час Эгиль сумел добавить маленький кирпичик в разгадку сложной тайны крабов-отшельников.
Идя завтракать, я замечаю, что Эвен тоже занят полевыми исследованиями. И как руководитель я возрадовался сердцем. Эвен смастерил себе свистульку из трубочки и палочки, обмотанной на конце тряпицей. Получилась примитивная версия дудочки с подвижным язычком, которую можно иногда встретить среди детских игрушек или в «Ромлингах» — детской телевизионной передаче семидесятых годов. «Ромлинги» представляли собой что-то вроде научно-фантастического спектакля для малышей, где действовали существа, сделанные из рулонов туалетной бумаги и бечевки, объяснявшиеся друг с другом пронзительными свистками. Для детского телевидения это был, вероятно, отчаянный авангардизм, как я понял гораздо позднее. Но тем не менее! Эвен изготовил свистульку, а теперь играет на ней, усевшись на дереве. Он объяснил, что пытается подражать невероятным голосам тропических птиц. Он хочет выяснить, признают ли его птицы за своего собрата. Поиграв всего несколько минут, он почувствовал, что они его чуточку признали. Птицы уже готовы принять его в свою стаю. Скоро он станет у них своим и тогда легко выяснит, что они едят, как спариваются, а может быть, даже о чем они думают, сидя на деревьях.
Мартин после долгих трудов подсоединил-таки телефон и компьютер к солнечным батареям. Приборы получили питание, и я звоню в Норвегию, связываюсь с газетой и объясняю, что на первых порах у меня были кое-какие проблемы с оборудованием, но если в ближайшие дни будет солнечно, газета получит отчеты об исследовательской работе. Редактор, взявший трубку, был поражен, что у нас нет постоянной солнечной погоды с ясным небом. Я говорю ему, что он сам не знает, о чем говорит, и советую ему поездить по свету. Сидя за письменным столом, ничего не узнаешь…
Мартин ходил за водой и вернулся белый как полотно. В колодце, рассказывает он, лежат две дохлые крысы. Вероятно, уже давно, потому что начали разлагаться. Прошло уже две недели, как мы пьем оттуда воду. Воду мы очищали, но не кипятили. Мартину стало нехорошо. Я зову Мии и Туэна, и вместе мы вытаскиваем трупики. До последнего момента я надеялся, что это будут поддельные крысы, две игрушки, которые кто-то привез, чтобы подшутить над нами. Но нет, оказалось, что это два маленьких мышонка. Живые, они, наверное, были очень симпатичные. Противно думать, что внутри у нас где-то болтаются бактерии от дохлых мышей. Отныне мы будем кипятить воду. Причем хорошенько.
День выдался активный. Вовсю идут исследования, и все трудятся не покладая рук. Ким работает над эскизом современной версии ковра из Байё. Он отразит всю нашу эпоху. Мартин уточняет свою периодическую систему. Вид у него таинственный. Он криво улыбается и, видно, доволен самим собой. Руар мастерит мормышку, которая должна приманить всех скатов и мурен. Он считает, что пора нам выудить их из воды и поубивать. Лагуна должна стать безопасной. Задача нелегкая, но кто-то же должен сделать эту работу. Если не мы, то она достанется тем, кто приедет сюда после нас. А куда годятся такие эгоистические настроения! Никуда не годятся, считает Руар, совсем никуда.