Я в рыбацком раю - это не подлежит сомнению. Но вот один из неожиданных и в то же время неизбежных атрибутов любого рая: я становлюсь пренебрежительным. Пламя рыбацкой страсти, разгоравшееся во мне в течение нескольких лет все сильнее, теперь, когда есть все возможности для ее удовлетворения, вместо того, чтобы запылать, вроде бы даже угасло. То один, то другой куст я обхожу, даже не пробуя бросать.
Итак, у рая есть свои теневые стороны. Во-первых, легкость с которой можно удовлетворить все желания, а во-вторых, невозможность использовать излишек имеющихся бюгатств. «Тяжка все- таки участь миллионера», - думаю я. Переживать ежедневно угасание желаний, в каждом из них видеть бесплодность того, что казалось достойным борьбы, - нет, не о такой жизни стоит мечтать!
Тайменей нет. Останавливаемся на обед. Геройски воюю со своим первым тайменем, закусывая его икрой. «Мои» же с удовольствием погружаются в вареную и жареную баранину, запивая ее кумысом.
После обеда еще раз отправляемся к устью Тарбагатая. Подходим немного ближе, чем раньше. Я спускаюсь, иду к реке.
Она в этом месте неприятная, прямая, мелкая. Неловко забрасываю у берега. Пару раз сворачиваю катушку - есть!
Таймень. Он энергичнее вчерашних, поэтому мне кажется, что он меньше. Пару раз сильно дергает, и мне приходится отпускать леску, боясь, что тормоз откажет й она лопнет. Я купил ее перед поездкой сюда: толщиной она всего полмиллиметра (местные рыболовы в ужасе, они без миллиметровой не делают ни шагу), самая лучшая заграничная леска; но, потаскав на ней один день большую блесну на сильном течении и вытянув четырех тайменей, и я убедился (со страхом), что она истирается и разлохмачивается.
Сегодняшний таймень не жмется ко дну, он довольно быстро выплывает у берега и молотит хвостом по воде. Подтаскиваю его поближе, тогда он впадает в панику, я же поскорее уступаю ему метров двадцать лески.
Потом снова подвожу потихоньку. Сейчас таймень стал покорнее, дает стащить себя с течения. Я его уже вижу - здоровущая колода вроде вчерашних. Он еще брыкается, отскакивает по течению. Опять подтягиваю, подвожу к камню, лежащему на прибрежной осыпи. Он послушно подходит. Спрыгиваю с берега. Последняя попытка рыбы удрать, но сил остается лишь на то, чтобы слабо шевельнуть хвостом. Беру ее под жабры, но поднять не могу. Обхватываю обеими руками, тяну наверх, таймень не сопротивляется.
Несколько раз ударяю его камнем по голове, потом долго выдираю крючок. Срезаю толстую ветку, продеваю ее сквозь жабры, еле двигаю. Ветка ломается, ищу покрепче.
К счастью, машина в ста метрах от меня. Добираюсь к ней, волоча рыбу по земле. Меряю - и глазам не верю! Метр двадцать сантиметров в длину и двенадцать с половиной килограммов весом!
Снова самая большая рыба в моей жизни! С первого же заброса на первом попавшемся участке реки.
Возвращаюсь на то же место. Забрасываю. Со второго захода берет! Но тот проворнее, стремительно разматывает леску, пару раз дергает и удирает!
Удивительно: как и первый, он взял у самого берега, на глубине меньше метра.
Возвращаемся в темноте. Идем напрямик, через высокий, густой бурьян, приближаемся к холмам. Пусто, великолепно. Единственные следы человека - пара почернелых, покрытых дерном, низеньких хижин. Похоже на склады.
Очень устав, добираемся до машины. Комары пищат. Тумурбат поймал одного тайменя, килограмма на четыре…
Третьих суток рая мы не выдержали. Решили: с утра немного побросаем около Худжирта - ив путь!
Подъезжаем к месту, где Тумурбат позавчера поймал своего десятикилограммовика. Первый бросок - есть! Зацеп! Великолепная блесна, на которую я вчера поймал четырех тайменей, пошла к черту!
Привязываю тяжелую, большую «американку», веерную, с одной стороны посеребренную, с другой - медную. Летит она далеко, но безрезультатно.
Стою в воде. Блесна - в каком-то метре от конца удилища. Внезапно снизу выплывает большая серая рыба, не спеша подходит к блесне, как бы обнюхивая ее, - и хватает!
На расстоянии удилища от меня! Подсекаю и сразу отпускаю леску метров на десять. Испуганная рыба бросается вниз. Рывок- и снова отпускаю на десять метров. Это хорошо, пусть она выпрыгается.
Тумурбат, успевший сойти к воде, большими прыжками мчится вверх по осыпи, исчезает и снова появляется с фотоаппаратом.
Рыба прижалась ко дну, я не могу ее сдвинуть, а Тумурбат лихорадочно что-то настраивает в аппарате и кричит:
- Еще минутку, еще минутку!
Это - чтобы я не спешил ее вытаскивать. А я и так не могу ничего сделать. Наконец рыба трогается с места, слегка скачет. Тумурбат щелкает раз за разом. Немного подтягиваю рыбу, немного сам к ней подхожу. Наконец она на камнях осыпи. Сандардорж хватает под жабры и с криком отдергивает руку: до крови разрезал палец.
Подбегаю, ботинками преграждаю рыбе путь к реке. Она еще бросается, но я уже беру ее под жабры…
Она больше, чем я думал: сто два сантиметра и более семи с половиной килограммов!
Потом еще пару ленков - и в дорогу.
Я уезжаю с облегчением! Когда машина минула Худжирт и вышла на степную дорогу, радость охватила нас всех. Вероятно, какая-то бацилла странствий. Тумурбат цитирует монгольскую пословицу: самый короткий путь, как правило, самый плохой. И еще одну: радость мужчины - это голубое небо, это жизнь под чистым небом. Насколько дословный смысл первой реалистичен и прогрессивен (ибо действительно в Монголии самые короткие дороги обычно страшно заезженные, и объезды, как правило, неизбежны), настолько метафорическая вторая дает вдоволь пищи для размышлений и разговоров о таинственной душе Востока…
В Булгане мы еще раз пробуем Орхон. Ужасная головоломная дорога. Орхон, как всегда, мутен. Небо хмурое, здесь каждый день шел дождь.
Четыре с половиной часа махания удочкой без всякого результата. Меняю места, блесны - и ничего. Сумерки. Стою сжав зубы. Трудно поверить, что только вчера отпускал я тайменей и ленков, что, позевывая, проходил мимо самых лучших мест!
Предпоследний бросок, сильный рывок, визг катушки. Леска в мгновение ока оказывается на середине реки. Парирую атаки рыбы, поднимая удилище. Довольно быстро подвожу ее к противоположному берегу, сам же начинаю брести через прибрежную отмель, беспрерывно сматывая леску.
Рыба - на мели, метрах в пяти от меня. Из мутной воды торчат спинной плавник и пасть. Пожалуй, в ней килограммов семь.
Пробую подтянуть ее еще метра на два, под самый берег. Внезапно что-то лопается. Окаменев, я какое-то мгновение не знаю, что делать. Пару секунд рыба, застыв, лежит неподвижно. Потом мы одновременно бросаемся: я - к ней, она - в реку…
Сколько разочарования! Стою еще целый час. Поклевок нет. К тому же я потерял великолепную «американку». Рыба удрала, ибо лопнуло колечко, соединяющее крючок с блесной.
Уезжаю в Булган с черной печалью на душе. Едем в Улан- Батор. Еще несколько дней, но уже ни одной рыбацкой оказии. Мне горько, что последний контакт со здешним раем закончился так печально. Эта ложка дегтя испортила всю бочку худжиртского меду.
И только потом я понял всю целительную, просто врачующую силу ложки дегтя. Благодаря ей исчезло пресыщение, неразрывно связанное с раем, появился аппетит, и вот снова я с удовольствием лазаю по привисленским кустарникам, сотни раз забрасывая удочку ради какой-то мелочи…
(№ 33, 1973)
Перевод с польского Г. Бурганского
Леон Геллерт
Великий рыболов
Я настолько далек от рыболовного спорта, что, когда в понедельник утром слышу, как сосед спрашивает другого: «Ну, как клевало вчера?», мне прежде всего приходит на ум мысль о… комарах. Это, однако, вовсе не значит, что я никогда не держал в руках удочку. Время от времени некоторым заядлым любителям, отчаянно нуждающимся хоть в каком-нибудь компаньоне, удается вытаскивать меня в море, и я болтаюсь с ними в их яликах, пока меня не доконает морская болезнь.