Приходим на Бучу, перерываем все кусты, завалы, находим десять домиков, дичи и грибов не видим вовсе.
- И куда все делось, не знаю. Вы теперь на Вьюлку идите, а мне домой пора, - бормочет Коля и убегает. А мы несем в баночке дорогую приманку и ругаем мальчугана, который поднял нас до света и увел так далеко от дома…
Старый пастух, сидящий на берегу Вьюлки, принимает близко к сердцу наш рассказ о ручейнике.
- Снимайте штаны, тут много домиков на корягах. Раз взялись, надо найти!
После долгих поисков мы находим еще с десяток домиков.
- Да ну их к черту, - говорю я. - Этак мы с тобой весь отпуск просидим в ручьях да в канавах.
Но Юра не сдается. Он поднимает над водой пожелтевшую еловую ветку: она, как молодыми шишками, густо усеяна круглыми домиками из хвои. Но пока мы издаем радостные крики, все домики отваливаются от ветвей и падают в воду.
Посмеиваясь, подходит к нам старый пастух и видит, как ветка за веткой вылетают на берег и как ручейником заполняется большой рюкзак.
Мы схватываем мешок за лямки и мчимся домой, на Нерль, к удочкам и кружкам…
Чуть брезжит рассвет. Как из сита льет мелкий холодный дождь. На крючках у нас ручейник, мы мокнем на берегу и ждем поклевки.
Вот и долгожданная плотва, но на живца она не годится, слишком крупна, похожа на воблу.
Первый раз мы отказываемся от хорошей рыбы, оставляем глубокую заводь, обрамленную тростником, и переходим к отмели. Через полчаса у нас в ведре больше двадцати замечательных, мерных живцов.
Как в сказке кончаются наши мытарства. Даже погода сжалилась над нами. Дождь прекращается, в разрывах облаков показывается солнце, на реке начинает играть рыба.
Под кустами у левого берега громко, смело бьет щука. Из воды серебристыми брызгами вылетает малек, а за ним, как торпеда, мчится красноперый голавль, оставляя за собой волнистую елочку следа. Возле кустов и осоки шумит, озорует окунь.
Мы отчаливаем от берега, отмериваем четыре лодки в ширину и, как цветок в клумбу, осторожно сажаем кружок на воду…
- Перевертка, - волнуется Юра, разворачивая лодку. Мы видим, как крутится и тонет кружок, затем всплывает и устремляется к середине реки.
Я берусь за леску, ощущаю, как сильно тащит наживку большая щука, и подсекаю. Огромная рыбина вся вдруг показывается над водой, извиваясь и встряхивая головой.
Мы забыли дома багор и подсачек, и я велю Юре грести к песчаной косе на левом берегу. Увалами, зигзагами идет за нами щука. У берега она перебивает поводок и, как колода, остается лежать на мели, закрытая на половину водой.
Юра падает на щуку, подминает ее под себя, барахтается в мутной жиже и убегает с рыбой в кусты.
- Ты куда? - кричу я. - В деревню, что ли?
- Такую рыбину поймали, и вдруг убежит!
Ему приходится поднять руки до уровня плеч, чтобы щука не касалась земли хвостом.
- Полпуда, небось?
- Так уж и полпуда. Килиграммов пять будет.
Мы ставим рыбу на кукан, заправляем кружок и глядим с берега, как наши красные жерлицы с белыми головками тихо плывут по стрежню Нерли.
К полудню у нас семь поклевок, четыре щуки. Затем поднимается ветер, мы собираем снасти и плывем к бору, где хотим половить на удочки…
Скоро мне удается вывести леща; Юра стоит за моей спиной и говорит с ноткой зависти в голосе:
- Счастливый вы, дядя Володя. Уж какого леща вытаскиваете, а у меня лишь окуни и ельцы. Наверное, удочки плохие.
- Удочки хорошие, но ты бьешь по воде удилищем.
- Ну и что же?
- А когда сидишь на берегу, то не прячешься.
- А зачем прятаться, место глубокое.
- Ты пугаешь крупную рыбу и ловишь одну мелочь. Вот посиди осторожно на моем месте, глядишь и выйдет что-нибудь, а я схожу позавтракать.
Я ухожу в лес, нагибаюсь, чтобы сорвать спелую ягодку клубники, но слышу крик:
- Да где же вы, помогите!…
Снова я осторожно подвожу леща к берегу и говорю:
- Возьми!
Юра схватывает рыбу за голову.
- Опять, небось, скажете, что не я поймал?
- Разумеется!
- Вот неделю просижу здесь, но без леща домой не приду!
Я улыбаюсь и ухожу. Медленно плетусь к дербвне, наслаждаясь ароматами цветов и хвои. Меня задерживают маслята на полянке: их золотистые шляпки видны повсюду. Я срываю алую землянику, румяную клубнику, кислые ягодки черники.
Возвращаюсь часа через два и приношу Юре обед. Лещ еще не пойман, это мне ясно без слов…
Вечером мы ловим окуней, но ждем крупную рыбу. Юра скрыт от меня ольшаником. Он сидит тихо, осторожно машет удилищем. Слышно, как он таскает окуней: они гулко бьются о берег и прыгают в траве.
Затем я слышу тяжелую борьбу за кустами. Выползаю на холмик и наблюдаю: паренек схватывается за удилище, сбрасывает кепку и поднимает леща из глубины на поверхность. Лещ вычерчивает широкие круги на спокойной воде и понемногу подходит к берегу.
«Бери», - хочу я сказать пареньку.
Но он не берет леща, бросает удочку, прыгает по грудь в воду и шарит руками в осоке.
Я вздыхаю и возвращаюсь на свое место. Проходит несколько томительных минут.
- Дядя Володя, крючок дадите?
- Иди, возьми!
Юра подходит ко мне в мокрых трусах и говорит со слезами в голосе:
- Леща упустил, крючок оторвался…
Поздно вечером мы идем домой. Нас встречает шумная ватага мальчишек. И все они с уважением смотрят на Юру, у которого в руках первый, действительно им пойманный лещ, широкий, как поднос, и такой дорогой, что ему и цены нет…
‹№ 1, 1950)