Выбрать главу

В деревне с тесной улочкой, на которой едва разминутся две арбы, было не больше десятка голых, без единого деревца дворов. Ныч вылез из кабины полуторки, и увидел старика у крайней хаты, направился к нему.

— Не видал, дедусь, как сбили немецкий самолет? — спросил Ныч.

— Видал, видал, — охотно ответил старик, утирая слезящиеся глаза.

— А немецкий летчик куда побежал?

— Туда видать, — старик показал сухой, морщинистой рукой в сторону Перекопа. Ныч хлопнул себя ладонями по бедрам.

— Ax, бисова ж его, фашистская душа, я так и знал: втече, забеспокоился он и, забыв с досады поблагодарить старика за «ценные сведения», кинулся к машине. — Давай скорей к скирде, — сказал он шоферу, забираясь в кабину. — Захватим ребят и в погоню, а то уйдет, чтоб он скис.

Полуторка круто развернулась, затарахтела по скошенной степи пустым кузовом. Еще издали Ныч видел, как Бугаев приставил к скирде сверкающий на солнце фонарь кабины Me-109, потоптался возле него с двумя другими сержантами, отсчитал сколько-то шагов. Втроем вскинули карабины, почти не целясь, выстрелили дробным залпом и побежали к фонарю. Вдруг из скирды, у самого фонаря, по которому стреляли сержанты, кто-то вывалился на землю, тонкий и длинный, как жердь, и руки вверх.

Ныч почти на ходу выскочил из машины и разразился тирадой:

— Ах, ты ж чертов дед, — выругался он. — Вот так «ценные сведения».

— Нэ стрэляйт. Ихь арбайтер. Плен. Ихь — арбайтер, плен. Нэ стрэляйт, — твердил немец.

Пленного в сером новеньком комбинезоне обступили, разглядывали с любопытством. Молодой. Железный крест на шее. Глаза вперил в карабины, что держали русские на руке.

— Трухнул подлец, — сказал Бугаев. — Думал мы по нему стреляли.

Фашист побледнел, руки задрожали.

— Ихь найн дейче, — забормотал он. — Ихь бин йостеррайхер, ихь бин йостеррайхер.

— Никак в штаны напустил, — прокомментировал Бугаев.

Все рассмеялись.

— Он говорит, что сам рабочий, — пояснил Ныч. — Сдается в плен. Он — не немец, а австриец. Отберите у него оружие.

Бугаев снял с пояса пленного кобуру, вытащил из нее хромированный парабеллум.

— Вот это штучка, — сказал он тоном знатока-оружейника. — Никак именной. Что-то написано. — Бугаев передал пистолет Нычу. — Прочитайте, товарищ комиссар.

Ныч посмотрел надпись на рукоятке пистолета, сказал, что им награжден летчик Юлиус Дитте за особые слуги при взятии острова Крит.

Другого оружия у пленного не нашли. Отвезли его штаб авиагруппы. Бугаев прихватил и фонарь с тремя аккуратными дырочками от пуль.

— Хорошие портсигарчики выйдут, — подметил шофёр.

— Портсигарчики, — передразнил его Бугаев. — Видишь? — он похлопал по выпуклой части фонаря у пулевого отверстия. — Летчикам надо показать. Говорили, что стекло на кабине «мессершмитта» крепче брони. А на деле? То-то!

* * *

Заместитель командующего ВВС Черноморского флота генерал Ермаченков поблагодарил Ныча и сержантов поимку и доставку немецкого летчика, позвонил Любимову.

— Приезжай, познакомлю с твоим крестником. Допрашивать при тебе будем. Жду. И ты, Батько, останься, — сказал он Нычу, положив трубку.

Не прошло и пяти минут, как Любимов прилетел на УТ-2. В учительской школы, где размещался штаб группы, доложил генералу. Ермаченков встретил командира эскадрильи, не скрывая своего расположения. Всего месяца полтора назад прибыл генерал на Черное море с Балтики и за этот короткий срок полюбился ему комэск Любимов. Воюет эскадрилья почти без потерь, а на ее счету уже около девятнадцати сбитых самолетов противника, удачно сопровождает бомбардировщиков и штурмовиков, и сама более десяти раз штурмовала коммуникации и передний край немцев. Так было над Перекопом. А до этого эскадрилья с первого дня войны прикрывала с воздуха город и главную базу флота — Севастополь.

Генерал с удовольствием пожал руку Любимова, обнял его, расцеловал. Потом отстранил от себя, посмотрел на комэска внимательней, не убирая руку с его плеча:

— Молодец.

Перехватив беспокойно блуждающий по комнате взгляд капитана, догадался:

— Жаворонкова нет, — успокоил он Любимова. — Уехал на передовую, брата его там ранило… Здорово ты с ним познакомился! Не обижайся на него, он только с виду грозный бывает, а в душе человек добрый. Ты еще мне не попадался в переплет — я ведь сгоряча тоже могу наговорить лишнего. А ты и на меня в таком случае не обижайся. Морская вода высохнет — соль останется. Ну, проходи, садись.

Но прежде чем Любимов добрался до указанного стула, ему пожали руку находившиеся в комнате начальники штаба Фрайдорфской авиагруппы полковник Страутман, военком полковой комиссар Адамсон и капитан Мелихов, числящийся формально командиром группы. Генерал за это время распорядился ввести пленного и позвать штабного писаря, знавшего немецкий язык.