— Добре, хлопче, к вечеру откуда-нибудь сообщат…
Аллахвердов недоуменно поднял размашистые, сросшиеся у переносья брови.
— Ну, кто-то же на земле видел, что вы сбили вражеский истребитель? — пояснил Ныч.
— Не знаю, — обиженно ответил летчик. — В бою, когда стреляешь по фашисту об этом не думаешь. Пусть этим «земные» занимаются.
— Ладно, Иван Константинович, — вступился Любимов. Он был настолько доволен возвращением Аллахвердова, что готов был, если бы мог, записать ему хоть два сбитых «мессершмитта». — Человек врать не будет, сбил, значит, сбил. Туда ему и дорога. Подтверждение будет. А теперь-расходись все по своим местам. Летному составу остаться для получения задания.
Когда все разошлись, Любимов сказал адъютанту:
— О сбитом Аллахвердовым самолете запросите подтверждение у наземных войск.
Зеленая трава сохранилась лишь в зарослях лесозащитной полосы. Деревья стояли густо припудренные седой пылью. Поредевшие кроны белой акации нарядились в гроздья рыжих стручков. Солидную тень ронял на землю только молодой ясень. Здесь и отдыхали летчики, ожидая боевого вылета. Капитунов, положив под голову летный планшет и шлемофон с перчатками, удобно раскинулся на спине и дымил папиросой.
Филатов тоже лежал на спине, вытянув длинные ноги в стоптанных запыленных ботинках. Он закрыл глаза, но не спал — мысли крутились вокруг Аллахвердова. А тот сидел на собственных пятках, прислонясь к стволу ясеня и что-то строгал ножичком. С другой стороны подпирал спиной дерево Минин. Он пристроился на аккуратно сложенном сером, как у товарищей, комбинезоне и, положив на колени планшет, сочинял жене письмо. Она работала в другом городе в авиамастерских и скорее всего никуда не уехала.
— Послушай, Мустафа, — первым заговорил Капитунов. Мустафой он прозвал Аллахвердова давно. — А сбитый тобой фриц уже, наверное, в раю…
Лицо Аллахвердова расплылось в улыбке.
— Да простит мне аллах сей грех, — пошутил он.
— Ты точно видел, что он упал? — продолжал Капитунов, не поворачивая головы.
— Лопнули б мои глаза, — поклялся Аллахвердов. — У совхоза «Червонный чабан» в землю врезался. — Он перестал строгать.
— Сейчас пойдем на задание — покажешь.
— Не верите? — вспылил Аллахвердов. — Я уничтожил фашиста, а видел кто, не видел-он все равно сгорел.
— А чего ж кипятишься? — пробасил Филатов. Капитунов повернулся на бок, испытующе посмотрел на Аллахвердова.
— Верю, охотно верю, Мустафа, — сказал он. — Честь тебе и хвала. А за то, что ты меня подленько бросил, как самая последняя… — Капитунов перехватил взгляд Минина, осекся. В его присутствии никто никогда не сквернословил. — Ладно. Уточнять не будем. Кляузу не охота разводить. Подкрадись сзади парочка гуляющих «мессеров» — дорого бы нам обошелся твой фриц.
— Так долго не навоюем, — рассудительно сказал Минин. — Пусть ты бросил нас не в бою, пусть над своей территорией погнался за одиночным «сто девятым», пусть даже сбил его, все равно ты нас предал. А в твоем докладе командиру получается вроде бы мы тебя бросили, и не где-нибудь, в бою…
— О твоем поступке, Аллахвердов, я, как ведущий группы, обязан буду доложить командиру, — строго сказал Филатов.
— Лучше видеть в хвосте врага, чем узнать, что тебя бросил ведомый, спокойно и твердо закончил свою мысль Минин.
— Я попрошу, — заявил Капитунов, — чтобы вместо тебя дали мне кого-нибудь из молодых.
Аллахвердов вскочил на ноги. Черные, лучистые глаза его повлажнели.
— Честное комсомольское, я сбил «мессершмитта». Я хотел… Я не думал… Какой-же я предатель? Товарищ старший лейтенант, не отказывайтесь от меня. Слово даю-никогда такого не будет…
Капитунов тоже встал, смахнул с брюк сухой листочек белой акации, одернул китель. Поднялись Филатов и Минин.
— Черт с тобой, — сказал Капитунов сухо. — Но если еще раз откроешь мой хвост всякой фашистской сволочи, — он хотел ввернуть крепкое словцо, но только выставил щитом ладонь в сторону Минина. — Уточнять не будем… Я сам изуродую тебя почище, чем бог черепаху. Пусть потом обоих судят.
Аллахвердов скрестил руки на груди.
— Клянусь, никогда этого не случится, — пообещал он.
Филатов обвел всех строгим испытующим взглядом.
— Что ж, если Минин согласен, — подытожил он, — весь этот неприятный разговор останется между нами. — Минин кивнул головой. — Вам, товарищ младший лейтенант, придется попросить извинения у старшего политрука. Подумать только перед кем грудь выпятил: «В бою об этом не думаешь»… И как у тебя язык повернулся Батьку обидеть?!