И не только привыкнуть — победить.
Любимов ненавидел страдальцев, хотя никогда не оставался безучастен к человеческому горю. Не любил, хотя понимал, что не у каждого человека хватит мужества противостоять боли или той ясной очевидности, что дни твои на земле отмерены уже не годами, а месяцами.
Здесь все зависит даже не от натуры человека, а от его миропонимания.
И вот Любимов вернулся в полк.
Горы просыпались как-то мгновенно. Вот они, еще теплые, в едва посиневшем ореоле. Потом сразу розовые вспышки проходят по вершинам, контрастируются свет и тень, появляются неразличимые ранее оттенки: зеленый, серый, черный, золотой.
В который раз смотрел он на эту игру света, но каждое утро было неповторимым. Вот и сегодня. Багровая вчера на заре вершина сегодня светится почти голубыми тонами.
Но все эти краски не радовали летчика.
Одна мысль не давала ему покоя: увидит ли вновь он небо? Сможет ли он летать?
Продолжение одиссеи Любимова
Любимов не рассказал тогда, по существу, самого главного — того, что началось после его эвакуации в Севастополь.
Во всяком случае, первый вопрос, который он задал, когда очнулся, навестившему его командиру полка Павлову, был — полуутверждением, полупросьбой:
— Я должен летать!.. Мне разрешат летать?..
— Будешь летать, дорогой, будешь, — неуверенно выдавил Павлов.
Глаза Любимова погрустнели.
— Не нужно меня обманывать… Разве без ног полетишь… Я слышал, сестра сказала кому-то: «Отлетался»… Это, наверное, обо мне…
— Это тебе показалось. — Павлов встал с кровати. — Я только что говорил с врачом. До заражения крови не дошло: это была главная опасность. Может быть, — сказал врач, — удастся спасти и раздробленную ногу. Главное сейчас — набраться сил, подлечиться… А там снова в небо.
— Ну, дай бог! — Любимов и верил и не верил. Павлов почувствовал его состояние.
— Вот тебе слово командира полка и просто товарища: выйдешь из госпиталя — получишь истребитель. Новенький…
— Я и на стареньком могу, — счастливо улыбнулся Любимов.
Впрочем, «спокойно набираться сил» никто в госпитале не мог. Слишком не подходили эти мирные слова к тому, что происходило вокруг. Кто из них мог спокойно лежать на койке, зная, как истекает кровью Севастополь, как отчаянно держатся его близкие рубежи!
Скрыть все это от раненых было невозможно: каждый день в палатах появлялись матросы и солдаты «оттуда», с передовой.
Однажды утром капитан-лейтенант с забинтованной головой вызвал сестру.
— Мы — не маленькие, сестричка. Мы — солдаты!.. Мы требуем, чтобы с сегодняшнего дня нам читали сводки, приносили газеты.
В тот день Военный совет Черноморского флота обращался к защитникам Крыма:
«Товарищи краснофлотцы, красноармейцы, командиры и политработники! Врагу удалось прорваться в Крым. Озверелая фашистская свора гитлеровских бандитов, напрягая все свои силы, стремится захватить с суши наш родной Севастополь — главную базу Черноморского флота.
Товарищи черноморцы!
Не допустим врага к родному городу!
Сознание грозной опасности должно удесятерить наши силы. Еще теснее сплотимся вокруг партии…
Сталинские соколы — летчики Черноморского флота! Сокрушительным шквалом металла поражайте вражеские танки, артиллерию, пехоту. Бейте в воздухе и на земле фашистских стервятников, мужественно защищайте родной город от вражеских сил!
Военные моряки Черноморского флота! Деритесь так, как дерутся бойцы Красной Армии на подступах к Москве, как дерутся славные моряки Кронштадта, полуострова Ханко и на подступах к Ленинграду…»
Кончив читать, сестра сообщила:
— Есть решение Военного совета: тяжелораненых эвакуировать на Кавказ.
Кругом зашумели.
— Не выйдет!
— Не поедем!
— Не имеете права!
Сестра вздохнула:
— Я же сказала — тяжелораненых.
Но шум только усилился. Видя, что уговоры не помогут, сестра избрала другую тактику.
— Я думала, вы сознательные бойцы. В Севастополе не хватает врачей. Нам нужно быстрее возвращать в строй тех, кто сможет драться через неделю-другую. Кроме того, здесь нет необходимых препаратов. Лежать тяжелобольным здесь — значит увеличивать срок лечения. Этого ли вы хотите?..
Такое прозвучало как оскорбление. В палате наступила тишина.
— Если вы хотите скорее вернуться в строй, нужно ехать на Кавказ…
На Любимова уговоры не действовали. Только когда он узнал из записки комиссара, что, во-первых, это — приказ, а во-вторых, весь полк перебазируется туда же, он вынужден был согласиться…