«Не сверну! — стиснув зубы, бормочет про себя Воронов. — Ни за что не сверну!.. Лучше сломаю себе шею…»
Огненные трассы тянутся от фашистского самолета к «яку».
«Стреляй, стреляй. Это тебе не поможет! — отчаянная ярость овладевает летчиком. — Сейчас!..».
В последние доли секунды «мессер» отворачивает. В то самое мгновение, когда автоматически сработал рефлекс Воронова и в фюзеляж с черным крестом впились его снаряды.
Только через минуту-две Воронов почувствовал, что и лицо, и спина, и ладони его словно сведены судорогой.
«Никуда не годится, браток… — недовольно буркнул он сам себе. — Нервишки разыгрались…».
«Что вы сказали? — в наушниках встревоженный голос ведомого. — Вы не ранены?..»
— Нервишки, говорю… А к чему нам нервишки?! Где второй фашист? Я его что-то не вижу.
— Ушел.
— Ну и шут с ним, что ушел. Следи за небом…
— Слежу, Пока все спокойно.
— Да уж куда спокойнее!..
Непонятно было — доволен командир или раздосадован.
Теперь — о третьем письме упомянутом мной вначале и полученном от однополчанина уже после войны:
«Меня удивила смелость и какая-то, несвойственная молодым, профессиональная хватка Воронова. Уже в первых полетах, когда был ведомым, он показал себя бойцом решительным, находчивым, волевым.
Никогда не забуду радости, буквально написанной на его лице, когда он сбил „свой“ первый вражеский самолет.
Неудачные атаки переживал мучительно. И тогда ему не сиделось на земле. Дай ему волю — он все бы двадцать четыре часа не выходил из боев.
Не знаю, откуда у него брались силы, но я никогда не видел его усталым. Думал — молодость!
Нет, дело здесь не в молодости. Долгий путь прошли мы с ним вместе, и он всегда оставался прежним. Душа у Воронова молодой, конечно, была. И еще — сильнее этого было яростное желание победы…».
Были в письме и другие строки: «Кому же, как не таким людям, воспитывать новое поколение воздушных асов». Трудно что-либо добавить к таким словам. Они поневоле вызывают раздумья…
Разными по складу характера и души бывают летчики. Один нетерпелив, активен, яростен в атаках. У него мгновенная реакция на любую ситуацию боя. Он бесконечно храбр. Храбр настолько, что подчас «лезет на рожон», и его приходится поправлять и одергивать:
— Ну, подумай сам. Угробишь ты свою светлую голову, хотя и собьешь фашиста. А толк какой? На войне одной храбрости мало. Нужна еще и выдержка. Согласись, насколько больше пользы ты принесешь, если и победишь, и уцелеешь. Тогда ты не одного, а еще десяток гитлеровцев на тот свет отправишь…
Парень соглашается. Но чувствуешь — для «видимости». «Стиль» его боевой работы в небе не меняется.
А есть — мастера воздушных схваток. Им тоже не занимать смелости. Но они не дадут увлечь себя ложным маневром, не поддадутся на провокацию. Они — тактики и, если хотите, стратеги. Сумеют и операцию предугадать так, чтобы выиграть бой даже с минимальными силами, и атаку построить грамотно, предусмотрев гибельные ситуации, и найти выход из самого, казалось бы, безнадежного положения.
Таким асом и был Владимир Иванович Воронов.
Случается, уже давно знакомого тебе человека совершенно неожиданно раскрывает, казалось бы, небольшая деталь, штрих поведения.
Но она лучше самых обстоятельных описаний говорит о человеке. Как-то Воронов написал в письме домой такие строчки:
«…Погода у нас отличная. Можно вдоволь позагорать. Места — глаз не оторвешь, такая кругом красотища. Живем мы спокойно, хорошо. И на сердце — радостно. Дело идет к Победе.
Значит, не зря пропахали столько фронтовых дорог и сожгли в небе не одну тонну бензина.
„Птички“ у нас славные. Хочется поклониться за них конструкторам и рабочим. Нашим „якам“ никакой противник не страшен!
Вчера купался. Так что, как видите, беспокоиться за меня нет решительно никаких оснований. Живу, как на даче…».
Это письмо вышло из-под его пера после жесточайшего боя, в котором он сбил «мессера» и в котором сам едва уцелел: механики насчитали тогда на его машине сорок восемь пробоин.
До свидания, Таврия!
К 9 мая отборная группировка немецкой авиации в Крыму была полностью уничтожена. Однако еще существовала угроза нанесения ударов немецкой авиацией с аэродромов Румынии по войскам, городам и другим объектам Крыма. Поэтому нам, истребителям, была поставлена задача осуществлять противовоздушную оборону Севастополя и всего Крымского полуострова.
После капитуляции в Крыму фашисты пытались нанести удар с воздуха по Севастополю и Симферополю. Но безуспешно. Вражеские бомбардировщики были своевременно обнаружены службой воздушного наблюдения, оповещения и связи, а наши летчики во взаимодействии с зенитчиками не допустили воздушного противника к объектам. Три вражеских бомбардировщика «Хейнкель-111» были сбиты под Севастополем. Это был еще один «довесок» к тем потерям, которые уже понесли гитлеровцы в Крыму.