Встретишь друга на улице — в скромной одежде, летом — в белой рубашке. Только в день победы и торжественных случаях надевают они ордена.
И не догадываются спешащие по своим делам люди, рядом с кем они только что прошли.
Ведь Константин Степанович Алексеев совершил свыше 500 боевых вылетов, на его боевом счету 19 сбитых самолетов врага. Из них восемь — ночью.
Денисов Константин Дмитриевич сбил 13 самолетов. Николай Александрович Наумов — 17.
Михаил Иванович Гриб совершил 510 боевых вылетов, уничтожил 16 фашистских самолетов. Дмитрий Александрович Стариков соответственно — 500 и 21.
Бесконечным был бы этот список, если бы я перечислил сейчас всех…
Судьба разбросала нас по всей земле. Но до последнего дыхания своего мы будем верны нашему фронтовому севастопольскому братству.
У нас растут сыновья, и каждый из нас мечтает, чтобы они были похожи на тех, чью волю, характер, мужество объединяет одно понятие — севастополец.
Да, Севастополь — это слово присяги. На верность Родине, народу, партии.
Недавно я получил большое письмо от летчика Василия Гусакова, отважно сражавшегося в годы войны в нашем полку.
Вначале, как это часто бывает у переписывающихся боевых друзей, шли фронтовые воспоминания. Затем — стихи. Они назывались «Наказ сыну». Были в них и такие строки:
Строки эти меня глубоко взволновали. Может ли отец дать лучший наказ сыну — молодому воину.
Да, многие «не встанут из земли!» Навеки остался в земле севастопольской бесстрашный Остряков. Остался под Новороссийском Спиров, один из первых блистательно открывший боевой счет летчиков на Черном море.
Не встанет штурман Иван Иванович Протасов, погибший под Керчью. Не встанет Наум Захарович Павлов, навсегда ушедший в синее небо над Туапсе.
Не поднимется дорогой мой друг Иван Силин. Летчик безудержной отваги…
Уже после войны я приехал как-то в Евпаторию. Иду по улице и встречаю человека. Глазам своим не верю. Собственной персоной направляется ко мне Иван…
«Бред какой-то! — пронеслось в голове. — Силина же нет… И быть не может… Что же это?!.» Живой Силин стоял рядом, но почему-то с недоумением смотрел на столь пристально рассматривающего его авиационного генерала.
— Простите, как ваша фамилия? — решился я.
— Силин.
— Что вы говорите! Это… это невероятно!
Наверное, на лице моем отразилась такая растерянность, что Силин рассмеялся:
— А вы, случаем, не Авдеев?
— Авдеев.
— Ну тогда все ясно. Я — сын Ивана Силина, вашего друга. Мне все говорят, что я — копия отца. Вы сейчас свободны?
— Да.
— Прошу ко мне, будете дорогим гостем…
Мы засиделись с ним до полуночи. Я рассказывал ему об отце, о далеком, не знакомом ему прошлом. Он — о море и кораблях: служит в торговом флоте.
— Нравится?
— Еще бы! Я люблю, когда впереди — широкий горизонт…
Вспомнились слова Ивана — «Люблю высокое небо!..» Это же здорово: сын унаследовал беспокойство.
Севастополь помнит своих героев.
На площади Нахимова, вдоль опорной стены Матросского бульвара, возвышается монументальный барельеф, посвященный героическому подвигу участников обороны Севастополя 1941–1942 годов.
Он был воздвигнут к 50-летию Великого Октября. Авторы проекта памятника скульптор В. Яковлев и архитектор И. Фиалко стремились передать величие подвига совершенного севастопольцами.
В центре композиции изображен воин с автоматом, в неудержимом порыве бросающийся на врага, увлекая за собой товарищей. Он как бы вырастает из скалистой севастопольской земли, которая, словно мифологическому герою Антею, дает ему силу противостоять врагу. Три штыка справа символизируют три наступления фашистов на город. Слева — даты обороны Севастополя 1941–1942 гг., во всю высоту мемориала стилизованный якорь — символ морского города.