– Спикировал бы до земли, они бы и сообразить не успели, – подсказал кто-то.
Начали спорить. Не дослушав Шелякина, каждый высказывал ему свои советы, как он должен был поступить при создавшейся обстановке. Спор этот, конечно, был не бесполезен. Но пришлось все таки прервать.
– Будет вам. Пусть Шелякин доскажет, что же дальше было.
– По-честному, я снахальничал, – продолжал Шелякин. – Сначала-то, конечно, струхнул. А потом вижу, меня не трогают. Мой «ведущий», то есть немец, когда я с ним поравнялся, ноль внимания. И снять его было пара пустяков. Но ведь ведущий группы – птица, небось, поважней. Я напустил на себя храбрости, выдвинулся вперед, дал короткую очередь по ведущему группы и снова на свое место. Ну, думаю, пропал! А немцы в сумерках не разобрались что ли, не на меня, а на свое начальство, по которому я стрелял, набросились и сбили… Хотел я спикировать за ним, за падающим, вроде бы добиваю, и улизнуть на бреющем, да со своим «ведомым» жаль было расставаться не попрощавшись. Довернул машину влево, влепил по его мотору полную дозу, а сам в сторону. А он, подлец, моментально вспыхнул и провалился вниз. Знал бы, что собью с одной очереди, я бы за ним и наутек. Но тут мне на выручку поспешили фрицы задней шестерки. Они оказались неплохими стрелками – еще двух «мессершмиттов» сбили. К одному из них записался в сопровождающие. Так и ушел. А на вынужденную сел – побоялся в темноте машину разбить.
– Вот это да!
– Такого еще не бывало.
– Сколько ему записать, товарищ командир? – спросил адъютант. – Все четыре или один?
В самом деле, сколько же этому храбрецу следует записать? Ведь, по совести, – один, сбитый им лично, противник. А по существу за храбрость, за находчивость, ему надо отдать четверых.
– Правильно. Все четыре его, – раздавались голоса.
– Мне подачки фашистов не нужны, – возразил Шелякин. – Один мой, его и пишите.
На рассвете 18 октября немецкая авиация сильно бомбила наш передний край. Потом заговорила артиллерия. Начались ожесточенные бои на Ишуньских позициях.
Генерал Ермаченков бросил к воротам Крыма основные силы Черноморской авиации. Разрешил без ограничений летать на задания командирам и комиссарам полков.
На другой день боев господство в воздухе безраздельно принадлежало советским летчикам. Наши истребители блокировали немецкие аэродромы, встречали бомбардировщиков противника до подхода к линии фронта, разгоняли их и заставляли сбрасывать бомбы куда попало. А «мессершмитты» старались в бой не ввязываться. Таким образом, наши бомбардировщики и штурмовики работали на полную возможность. Немцы не могли днем свободно перебрасывать к фронту войска и боеприпасы, вынуждены были зарываться в землю вместе с техникой.
Полное господство это длилось всего три дня. Немецкое командование срочно перебросило на Крымский фронт истребительную эскадру генерала Мельдерса. Борьба за господство в воздухе продолжалась еще несколько дней. Немцы уже знали силу наших истребителей Як-1 и, если не имели на своей стороне значительного преимущества, в бой не вступали. Зато хищно набрасывались на советские самолеты устаревших конструкций.
Когда у нас еще никто не подозревал о прибытии эскадры Мельдерса, знаменитый ас Арсений Шубиков повел группу своих истребителей на прикрытие бомбардировщиков 32-го авиаполка, которым предстояло подавить дальнобойную немецкую батарею в районе Казан-Сарая. Бомбардировщики задачу свою выполнили, а истребителям пришлось вступить в неравный бой с численно превосходящим противником. Бой был очень тяжелым и длительным. Несколько машин потеряли немцы, но и наши понесли большой урон – не вернулись с задания пять экипажей, погиб и сам капитан Арсений Шубиков.
В этот несчастный день понесла горькую потерю и наша 5-я эскадрилья. Воздушная обстановка изменилась, и выделение на прикрытие шести бомбардировщиков в район Бром-завода всего четырех истребителей было явно недостаточно.
Повел эту четверку парторг эскадрильи, старший лейтенант Семен Минин, его напарником был сержант Яша Макеев. Другую пару составляли два друга младшие лейтенанты Алексей Колесников и Арсен Макиев. Задание бомбардировщики выполнили без сильного противодействия противника. Встретили их «мессершмитты» на обратном пути у линии фронта. Двенадцать штук. Они сразу же отрезали наших истребителей, и дока четверка Минина отбивалась, подоспевшие еще девять «мессершмиттов» сбили все шесть Пе-2. На аэродром вернулось всего три истребителя-погиб в воздушном бою красавец Арсен Макиев.
В 5-й эскадрилье оставалось еще семнадцать летчиков и пятнадцать исправных самолетов. Еще неделю воевали они на перешейке и ни одного человека не потеряли в самых тяжелых и часто неравных схватках с противником.
Многие отличились в этих боях. Только старший лейтенант Алексеев сбил за десять дней три машины противника.
Самолетный парк таял с каждым днем.
Техники уже не успевали ремонтировать машины.
Все больше и больше рвущихся в бой летчиков осталось «безлошадными».
Во второй половине дня 27 октября было уже ясно. Что наши войска на Ишуньских позициях долго не продержатся.
Из штаба Фрайдорфской авиагруппы поступило приказание отправить прикомандированных летчиков капитана Калинина в свой полк, а самим перебазироваться южней, ближе к Симферополю.
Это была последняя связь со штабом группы. С этого дня руководство эскадрильи действовало по своему усмотрению.
Уходил октябрь сорок первого… Мы стояли на пороге огненных дней обороны Севастополя.
За нами – Севастополь
Херсонесский маяк
В начале войны Херсонесский маяк можно было разглядеть в хорошую погоду далеко с моря и воздуха. Взлетал я с аэродрома для барражирования над главной базой и видел на самом краю мыса выбеленный солнцем маленький столбик Вернее, даже не столбик, а белый на фоне темного моря штришок. Столбиком он выглядел, когда мы подлетали к Севастополю. Теперь маяк в глаза не бросался, он был закомуфлирован – покрашен грязно-зелеными, бурыми и бледно-желтыми пятнами под цвет берега. Мы обратили на него внимание, лишь подлетая к Казачьей бухте, таким невзрычным выглядел он в маскировочном наряде, да еще в пасмурный день