– Вот здесь и будем жить вместе, – сказал Кудымов.
В общей комнате было убрано и тепло. На двухъярусных нарах лежали для прибывших аккуратно заправленные шерстяными одеялами постели. Сверху подушки в белых наволочках и треугольниками сложенные вафельные полотенца. Возле нар стояло несколько старых тумбочек и табуреток. А у пустующей стенки – длинный стол. На нем – патефон.
Пока летчики выбирали на нарах места по своему вкусу, Кудымов провел меня в боковую комнатку с двумя койками, небольшим столом и двумя табуретками.
– Для начальства, – пояснил майор. – Эта моя койка, а эта – твоя.
Я бросил на койку планшет и перчатки, снял реглан и, отыскав на стене свободный гвоздь, повесил его. Осмотрелся.
– А комиссара куда же я дену? – спросил я. Майор смежил белые ресницы, причмокнул, потом поднял глаза.
– Об этом я не подумал…
– Тогда комиссар займет мое место, – предложил майор. – А я туда, махнул он рукой на дверь, – на нары…
Обед был праздничный. На столе возвышались над тарелками бутылки с шампанским, с водкой и с Крымскими винами. – Вот это да! – Умеют принимать на Маяке, – Вино убрать, – сказал я. Все стихли.
– Как? – удивился Кудымов. – С прибытием не выпить. Сегодня же нам не летать.
– Убрать, – повторил я. Потом добавил: – До вечера. За ужином разрешаю положенную фронтовую норму и толькo. А будут ночные полеты – ни грамма. Чтобы запаху даже не было.
Шилкин и Капитунов печальным взором провожали убывающие со стола бутылки.
– А счастье было так близко и возможно, – вздохнул Шилкин.
Я промолчал: знал, что меня поймут правильно. Как бы не соблазнительно было опрокинуть по стаканчику после трудного перелета, да еще перед таким обедом, но
обстановка может измениться в любую минуту и эскадрилья окажется небоеспособной. А настроение – состояние довольно гибкое. После вкусного борща тишина лопнула, как перетянутая струна, и пошли гулять за столом
Посмотреть новые самолеты и познакомиться с отличившейся на Перекопе эскадрильей приехало из Севастополя большое начальство. Я узнал только бригадного комиссара Степаненко и еще нескольких полковников. Они ходили по стоянке, заглядывали в капониры, гладили ладонями зеленую перкаль обшивки истребителей, перебрасывались словами, не имеющими отношения к эскадрилье, задавали техникам и механикам пустяковые вопросы, на которые мог бы ответить любой моторист.
От свиты отошел молодой полковник:
– Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, – сказал он приветливо, как старый знакомый. – Вы командир этой эскадрильи? Я – начальник тыла ВВС, Желанов Матвей Данилович.
Я ответил на приветствие. Полковник спросил, в чем нуждается эскадрилья.
– Откровенно сказать, я еще сам толком не знаю в чем… Покажет будущее… У меня нет еще инженера, нет техсостава, начальника штаба. Все выявится в процессе работы.
– Понимаю, – согласился полковник. – В случае чего обращайтесь ко мне.
– Карету бы, товарищ полковник, дали какую-нибудь, – сказал я вкрадчиво. – А то тут вон какие перегоны мерить придется. Или летчиков по тревоге перебрасывать.
– Машину не обещаю, – вежливо ответил Желанов. – Посмотреть надо…
На другой день, готовясь к полетам, я с Алексеевым стоял у капонира. Подъехала черная эмка. Шофер, захлопнув за собой дверку, спросил.
– Вы Авдеев?
– Я, а в чем дело?
– Полковник Желанов прислал. Вот ваша машина, а вот я – ее водитель Марченко Юрий Петрович, тридцати пяти лет от роду. Одессит.
На последнем слове он сделал особое ударение.
Батько Ныч
У генерала Острякова была привычка не давать пустых обещаний, как и не откладывать разрешение наиболее важных и самых простых вопросов «на потом». Конечно, если решение их и выполнение обещаний зависели только от него. Не забыл он и обещания вернуть в эскадрилью батьку Ныча и доукомплектовать ее техническим составом.
Батько Ныч ощутил на небритом лице солнечные лучи, но у него не хватало сил открыть глаза. Проснулся он мгновенно от оглушающего рева штурмовика, проскочившего над грузовиком. Пригнувшись через ветровое стекло, насчитал шесть «илов». «Пошли на задание, – отметил он про себя. – Губрий с Херсонесского…». И тут же за балкой, в которой слоями отстаивался плотный туман, он увидел перед собой край земли, а дальше стеною стояло море.
– Дa, здесь уже отступать некуда, – сказал Ныч самому себе.
Немолодой, с подстриженными черными усами водитель в надвинутой на широкие брови армейской пилотке угрюмо молчал, не сводя с дороги глаз, покрасневших от пыли и бессонницы. Всю дорогу он не проронил ни слова, о чем-то думал. Кто знает, какие мысли были в его голове.
Машина, притормаживая, катилась под уклон. Ныч раскуривал трубку и смотрел, как взлетают на Херсонесском маяке самолеты. Вдоль полуострова длинным белесым пологом висела пыль.
Меня на аэродроме Ныч не застал.
Комиссар дал прибывшим с ним людям передышку до обеда – отмыть дорожную пыль, побриться, заменить белье. Потом построили себе под жилье землянку. А на другой день начали сооружение крытых капониров для самолетов. Работали от рассвета и до темна…
Ныч достал из нагрудного кармана блокнот, на ходу перечитывал записи:
«Обращение Военного Совета Черноморского флота:
Врагу удалось прорваться в Крым. Озверевшая фашистская свора гитлеровских бандитов, напрягая все свои силы, стремится захватить с суши наш родной Севастополь – главную базу Черноморского флота.
Товарищи черноморцы!
В этот грозный час… каждый боец, командир и полит работник должен драться с врагом до последней капли крови, до последнего вздоха… Летчики Черноморского флота! Сокрушительным шквалом металл а поражайте вражеские танки, артиллерию, пехоту. Бейте в воздухе и на земле фашистских стервятников, мужественно защищайте родной город от вражеских сил!..».
«Нужно рассказать людям, как это обращение выполняется. О героях 54-й береговой батареи, которые 30 октября под командованием старшего лейтенанта Заики первыми открыли огонь по танкам и мотопехоте противника. Три дня сражались батарейцы без подкрепления, уничтожили у деревни Николаевки несколько танков, броневиков и автомашин, более 800 гитлеровских солдат и офицеров. И о женах артиллеристов надо сказать. Как в самые критические минуты помогали они своим мужьям. А вчера вступила в бой 30-я батарея капитана Александра».