Потом в течение десяти лет, до последнего дня жизни Никиты Павловича, я буду удивляться: откуда у него столько физических и душевных сил? Как он, месяцами лежавший в больницах и дома, пичкаемый лекарствами и поддерживаемый уколами и процедурами, мог столько сделать именно за последние годы? Как мог вести нескончаемую переписку с молодыми баснописцами, настойчиво требуя от авторов кропотливой работы?
Я хорошо знал его горькую долю. Писатель Юрий Петров прислал мне свою книжечку — литературно-критический очерк «Байкар Микита Годованець», изданную в Киеве в 1963 году, еще при жизни Никиты Павловича. Петров описал, как крестьянский сын Никита бедствовал в детстве, отрочестве и юности; как занялся самообразованием, а потом стал сотрудничать в газете; как стал пробовать свое сатирическое перо; как по просьбе бойцов Красной Армии перевел на украинский язык басни Демьяиа Бедного. И, кстати, получил доброе напутствие от него.
Талант его расцвел. Он написал много сотен басен, в том числе на все сюжеты Эзопа, перевел много басен античных, византийских, французских, испанских, польских авторов — Платона, Аристофана, Аристотеля, Плутарха, Аристида, Федра, Бабрия, Леонардо да Винчи, Лафонтена, Флориана, Лашамбоди, Лессинга, Ириарте. Красицкого и много других.
Титаническая работа! Уникальный труд! Недаром называли Никиту Павловича патриархом украинской басни…
Все мы, творческие работники, страдаем не столько от критики, пусть даже резкой и частенько несправедливой, сколько от отсутствия любой критики.
Никита Павлович смотрел по-иному. Он писал мне в ответ на мои сетования на критику: «На писательской ниве всегда много терниев. Нужно иметь большую силу воли, чтобы перебороть боль и укусы комаров…
Вы трудитесь упорно, много, издаете книги, понемногу печатаетесь — чего ж еще? А что не видят критики — оно нехорошо, но терпимо. Кто знает, дала ли бы она Вам пользу?
Читатели отзываются одобрительно — это лучшие отклики, чем приятельские общие слова. Здесь нам нужно оценку находить в самом себе: ты доволен книгой? — это уже хорошо. Жми дальше!..
Басни, скажу откровенно, не все любят и принимают. Трудно трудиться баснописцам.
Сатира всегда была неуважаемым гостем у редакторов. Как болезненно страдал от этого Салтыков-Щедрин! А Гоголь сколько имел неприятностей за свою сатиру? Он и ушел из жизни раньше времени…
Жанр сатиры — в стихах или в прозе — это тяжелая шапка Мономаха. Но если уже надел себе ее на голову, то неси, терпи».
И в другом письме: «Вы и сами когда-то говорили, как хорошо принимали работники Донбасса… те басни, которые клеймили подлость, зло. Смеялись? А значит — и осуждали зло. А что еще больше надо? Значит, басня, не «хиреет», а свежая и разумная — издевается, действует, живет.
Вот вчера я получил письмо из одного села на моей Гайсинщине. Пишут, что устроили мои вечера в школе, на сахарном заводе, в селе. Слушатели только приговаривали: «Вот это да! Это — оно!» Простой читатель (он не мудрствует, как мы) хорошо понимает басни и всегда находит прототипа в действительности».
В таких письмах Никита Павлович черпал силу и уверенность.
Вот строки из другого его письма:
«Вы пишете: «Сатирик должен обязательно мыслить, анализировать, исследовать жизнь, выполнять гражданский долг»… Истина!.. Сатира без философии, без мудрости не есть сатира, а только хаханьки, веселое пустословие, милое легкомысленным слушателям».
Посылая мне свою басню, Годованец советовал: «Наше дело — писать. Поменьше мудрить, а больше творить. Что-то отсеется, а что-то и останется».
Мы «обменивались» баснями, и девиз был один: нелицеприятная критика! Бывало, я нет-нет и пошлю новый сборник уже не басен, а «веселой прозы». И тут же думаю, как среагирует Годованец: похвалит или поругает?..
Никита Павлович отвечал двояко: и с сожалением и с надеждой.
«Вы не можете быть «изменником» басни!» — строго предупреждал Никита Павлович и, даже хваля юмористические новеллы, делал обязательную оговорку: мол, «то для курортников и веселых людей, а басни — для строителей новой жизни и против тех, кто о новом не думает».
И пояснял: «Суть и слава — то, что сегодня звучит актуально и служит народу… верно служит и нам и читателям нашим… Я писал Вам и говорю снова: держитесь за басню — она Вам проложит путь в будущее, останется жить, ибо басня таит в себе мудрость, неумирающую остроту, которые имеют право на будущее. Вы знаете, когда я начал было искать в своих баснях афоризмы, тогда понял, в чем сила басни: если в ней нечего взять для афоризмов, то бедная басня… Смешинки не могут жить долго — они надоедают.
Подтекст — великая, очень великая сила, особенно в юморе, в басне. Юмор без подтекста — бедный юмор, пустословие, не стоит доброго слова».
Посылая мне басни, Никита Павлович писал: «Просьба: пропесочьте мою басню «Стол и Кресло». Ваша критика поможет мне сделать ее лучше. Я ж тут одинок, а одиночество для творческого человека — это плохо. Нам требуется товарищеский глаз и слово критики… В январском номере журнала «Радянське лгтературознавство» почитайте мою беседу про басню. Не наврал ли я?»
Разбирая по косточкам басни друзей, Годованец держался такого принципа: «У каждого автора свой голосок. И его глушить не надо, но надо, чтобы он не фальцетил, не сбивался».
И уже меня критиковал резко: «Концовку в «Барабанщике» ябдал больше ритмично-боевую: слово СОВСЕМ — совсем не нужное. Да и слово МОРАЛЬ не нужно. А я сделал бы просто: «Авторитет чтобы заслужить, — не обязательно глушить»… В «Пролазе» последняя строка длинная. Сделайте короче, нужна ударность, краткость, мудрость… Слово ИДЕНТИЧНО здесь не к месту. Такие слова в басне, фольклорном жанре, убивают ее в корне. Когда-то я, в начале баснетворчества, прибегал к таким фокусам, да с трудом понял, что басня — жанр сугубо народный, — не должен пользоваться такими книжными «интеллигентными» словами, равно как и газетными выражениями, а только подлинно народными… Подумайте, а потом мне пришлите. Хочется посмотреть, как Вы умеете отшлифовывать свои произведения».
А Никите Павловичу было уже под восемьдесят. Истинно: патриарх басни! Вечное служение ей! Неистребимая вера в нее!..
Была у Никиты Павловича идея: написать книгу «про басню». Он то горячо брался за рукопись, то откладывал в сторону и снова возвращался к ней. Посылал рукопись «на додумку» нам, баснописцам, чтобы покритиковали, указали на слабые стороны.
Послал и мне. Наряду с положительной оценкой я сделал несколько критических замечаний. Это послужило поводом для спора о басне, который длился не один год.
Годованец пригласил на свои именины: «Я буду счастлив видеть Вас у себя. Поговорим вволю…»
Встреча была чудесной, дружеской. Приехали молодые баснописцы. Читали басни. Шутили. Никита Павлович и его жена Серафима Николаевна оказались чрезвычайно радушными хозяевами, милыми и внимательными.
Но большого разговора о басне не получилось. Слишком велика была радость встречи.
Потом уже Никита Павлович писал мне: «Рад, что познакомился с Вами. Те дни незабываемы… Не жалейте о том, что мы мало говорили. Зато много наблюдали. Хорошо, что друг друга увидели».
На мой отзыв о новой его книге басен заметил: «Я рад, что Вам моя книга понравилась. Конечно, не может быть, чтобы книга целиком понравилась, чтобы каждая басня понравилась. У каждого писателя есть хорошие вещи, разумные, а есть и слабые, маломудрые и неглубокие. Басни пишутся с разной целью, в разный час, темы бывают такие, что их тяжело писать. Да и читатель читает в разном положении: одно он принимает хорошо, другое — не очень, а третье — и принимать не хочет, и тема не по душе, и времени нет разобраться, вдуматься. Но байкарь байкаря видит издалека!»