Море стихло, задумалось.
Сбежали мы с Мишкой по обрывистому склону, зачерпнули полные пригоршни душистой теплой воды и подбросили ее высоко вверх.
Разлетелись в разные стороны светящиеся брызги и рассыпались в сумерках таинственными зеленоватыми искрами.
Мишка радостно засмеялся и посмотрел в сторону моря.
Там, недалеко от берега, чернеет на фоне синего неба высокий гранитный утес. И на самой вершине его стоит памятник, над которым неугасимо горит яркое голубоватое пламя.
Мишка знает, что это огонь вечной славы. Знает, что он горит всегда — и ночью и днем.
— Папа, ты обещал мне рассказать про огонь…
Я задумался, вспоминая.
— Если хочешь, Мишук, я расскажу тебе обо всем сразу — и о маме, и о себе, и о том, почему горит огонь вечной славы.
— Хочу, папка, хочу! — обрадовался Мишка.
Поднялись мы к нашей скамье, Мишка опять взобрался ко мне на колени, и я начал рассказывать.
— Тебе вот скоро семь. А нам с Леной по двенадцать было, когда началась последняя война.
Я думал тогда, что война — это одни только геройские поступки. Всем нам, мальчишкам, очень тогда нравилось играть в казаки-разбойники и в войну. И мы не знали, что на самом деле она такая страшная.
Каждый день и каждую ночь фашистские самолеты прилетали бомбить наш город.
Мы сидели в подвалах и слушали, как свистят в воздухе тяжелые фугасные бомбы.
Сначала я совсем ничего не боялся и даже удирал из подвала, чтобы посмотреть, что делается наверху.
А фашистские бомбы изо дня в день разрушали наш город.
От больших домов оставались только разбитые кирпичные коробки. Они смотрели на прохожих страшными провалами окон и дверей.
Даже деревья — и те сгорели от зажигательных бомб. Наш дом сгорел тоже — и нам пришлось жить в подвале. А потом наступило самое худшее: фашисты стали подходить к городу.
Мужчины ушли в горы партизанить. А стариков, женщин и детей усадили в товарные вагоны, чтобы увезти подальше от фашистов — на восток.
Мы с Леной очутились в одном вагоне.
Поезд наш быстро мчался вперед, а в воздухе над нами то и дело кружились вражеские самолеты, вооруженные пулеметами и бомбами.
Но советские краснозвездные истребители отгоняли их прочь.
И вот на одной станции бомба все же попала в наш поезд.
Рядом с нами стоял еще один эшелон. Он вез на фронт снаряды.
Мне хорошо запомнился один веселый паренек-красноармеец. Он стоял с винтовкой на открытой платформе — охранял снаряды.
На соседней платформе тоже были красноармейцы. Там стояли две зенитки, накрытые брезентовыми чехлами.
Когда началась бомбежка, красноармейцы быстро сбросили чехлы с зениток и стали стрелять по фашистским самолетам.
Красноармеец, стоявший на посту, старался тоже попасть в самолет из винтовки.
Я видел, как один вражеский самолет выпустил длинный хвост густого черного дыма, потом вспыхнул весь и камнем грохнулся на землю.
Но вдруг зажигательная бомба угодила в вагон со снарядами. Вагон загорелся, и снаряды стали взрываться.
Тогда часовой крикнул нам, чтобы мы бежали скорее подальше от поезда, потому что сейчас взорвется весь эшелон. Сам он не уходил с поста и продолжал стрелять по самолетам.
Люди выскочили из вагонов и побежали в поле. Тяжелые спелые колосья ржи хлестали нас по лицу.
Мы бежали рядом — я и Лена. За нами бежали наши мамы.
А вокруг свистели и тюкались о землю пули.
Над нами коршунами вились самолеты с фашистскими знаками на крыльях и расстреливали из пулеметов бегущих людей.
Вдруг я увидал прямо над своей головой большой фашистский знак. Словно огромный черный паук, закрыл он собою почти все небо.
Я испугался и оглянулся на маму. В ту же секунду над нами раздался пронзительный свист.
Больше я ничего не помню, потому что упал и потерял сознание.
Когда я очнулся, возле меня сидела лишь испуганная, заплаканная Лена.
В том месте, по которому только что бежали наши мамы, зияла огромная черная яма.
Долго потом ползали мы с Леной по яме — искали. Лена плакала и все звала:
— Мамочка, мама, где же ты, моя мамочка?..
Я нашел кусочек пестрой косынки, которую носила ее мама. А от моей мамы не осталось даже этого…
Мишка всхлипнул и всем телом прижался ко мне.
— А дальше что? — прошептал он.
— А дальше… Мы и не заметили, как наступила ночь. Просидели всю ночь во ржи, а утром пошли на станцию. Пришли — а там ничего уже нет. Поезд наш и эшелон со снарядами сгорели… Людей погибло много.