Посыпался щебень, в траншею спрыгнул разведчик Лавров. Цвикнули пули, по отвалу цепочкой взлетела пыль, донеслась пулеметная очередь.
По боковому ходу подошел начальник заставы капитан Костомаров. Его широкое русское лицо с воспаленными от дыма глазами было спокойным и сосредоточенным. Войдя в блиндаж, он жестом пригласил остальных, сел на патронный ящик и разложил перед собой расчерченную красными и синими стрелами карту.
Лавров остался у входа. Влажная одежда облепила его сильное тело, но он как будто не замечал этого и, щурясь от папиросного дыма, жадно курил.
— Совещание партгруппы считаю открытым,- коротко сказал Андрей Лузгин.- Слово имеет начальник заставы.
— Финны получили подкрепление, около роты,- негромко начал капитан.- В лощине у них сконцентрирован кулак. Ночью или утром нас атакуют…
Капитан посмотрел на собравшихся, остановил взгляд на Андрее:
— Лузгин, возьмешь взвод, выйдешь через горящий лес к Большим буграм, ударишь во фланг Задача, отбить батарею на наволоке. Будем контратаковать…
Капитан, что-то обдумывая, замолчал Стало слышно, как за просекой горит лес. Глухо пробубнили минометы, ударили разрывы, и снова только гудение пламени да треск горящих деревьев.
Андрей знал, почему молчит капитан: наволок и застава пристреляны с острова. Подняться в контратаку — значит подставить под огонь пулемета оставшиеся силы. Не подниматься — перебьют по одному в окопах.
Из блиндажа. Андрей видел уголок затянутого дымом неба и знакомые очертания треугольной вершины сосны на наволоке, под которой сейчас стояла батарея.
Совсем недавно, перед отъездом Панкратова в отпуск, были они возле наволока. Старшина тогда нашел какой-то камень в пещере или на Больших буграх, набросал на блокнотном листке схему местности, сделал засечки азимута, а потом все поддразнивал Андрея, что тот проворонил замечательное дело.
Под целлулоидом планшетки Панкратова схемой вниз лежал этот листок. На обратной стороне его был обведен контур детской руки с короткой надписью: «Папе от Саши».
Оставаясь на сверхсрочную, Панкратов хотел забрать семью на границу, готовил комнату, купил своему Сашке деревянного коня. А сейчас Сашкин конь горел в огне пожара. С тех пор как гитлеровцы разбомбили Минск, старшина не получал о семье никаких известий.
— Товарищ капитан,- прервал молчание Панкратов,- чтобы отбить остров, мне нужен один человек. Лузгин ударит с Больших бугров, я — с острова. Тогда не мы, а финны будут в ловушке.
— Лавров, говорите!-приказал капитан.
— Я уже докладывал, старшина,- отозвался Лавров.- Озеро простреливают, остров охраняют. От самой близкой тресты (тростник) метров полтораста чистой воды — надо нырять. Девять раз я брал воздух. На лудах (отмель) отдыхать можно, но финны из-за дыма нет-нет, и пустят очередь по воде: на испуг берут…- Лавров замолчал.
— Все ясно? — спросил капитан.
— Ну, раз на испуг, значит боятся.., А дыма не жалко, добавим. Ясно, товарищ капитан,- ответил Панкратов.
— Кого возьмете?
— Лаврова.
— Хорошо.- Капитан больше ни о чем не спрашивал.- Ваша задача, Панкратов, отбить остров, парализовать батарею, держать под огнем дорогу и лощину. Лузгину к трем ноль-ноль занять исходный рубеж — гребень Больших бугров. Сигнал: две красные ракеты. По сигналу ударить огнем с флангов — с острова и с гребня. Я контратакую в лоб…
Было за полночь, когда Андрей провожал Панкратова. Они стояли за бревенчатым срубом причала, укладывали в лодку гранаты, вещевые мешки, коробки с лентами, устанавливали холодное тяжелое тело «максима». Лавров обматывал уключины.
Метрах в пятидесяти по берегу озера горела подожженная Панкратовым прачечная, где до войны хранились в кладовке пакля, щелочь, ружейное масло. Черные клубы дыма и копоти поднимались над прачечной, слабый ветер подхватывал их, еще больше заволакивая и без того задымленное озеро. Временами с острова начинал бить пулемет, пули рикошетили на камнях, с визгом впивались в бревна сруба. В сумерках белой ночи как будто ниже спустились багровые моросящие дождем тучи. На поднимавшемся уступами берегу виднелся обугленный остов вышки, развалины казармы, столовой, гранитные валуны с белыми следами осколков, и всюду вздыбленная, истерзанная земля.