Зозуля и ребята слышали, что Зябрин, когда капитан кончил говорить, в точности повторил весь приказ.
— Ну вот,- сказал Зозуля,- и Зябрин у нас государственный человек… А теперь смотрите сюда,- сказал он и подошел к карте.- От Балтики и до Тихого океана — шестьдесят тысяч километров границы. А чтоб врагу пролезть — и полметра хватит… Вот хотя бы я, например, сержант Зозуля, в наряде стою. Иду я в дозор и знаю, что за мной сейчас вся страна, а я, как часовой, как боевое охранение на переднем крае,- вот тут уж ни одного гада не пропустишь: в землю зароется, и из земли его выдерешь!
Никогда еще Зозуля не говорил с ними так серьезно. Сейчас он был как будто другим человеком: не усмехался, не поднимал с нарочитым удивлением свои широкие брови. Положив на карту крепкую руку с умелыми гибкими пальцами, он стоял перед ними, как будто и сейчас был на самой границе и охранял свою Родину от врагов.
— Ну, ладно,- сказал он,- раз вы все равно здесь сидите, давайте заниматься делом…
Под заголовком «За Родину» Зозуля написал: «За мир во всем мире» и в центре приклеил фотографию Сашиного отца. Под фотографией, украсив ее алой рамкой с траурной лентой, он аккуратно переписал стихотворение:
Неусыпные стоят чекисты На границе Родины твоей!
Зозуля немного смущенно взглянул на ребят и подписал внизу мелкими буквами: «Сержант Зозуля».
Тут только Саша догадался, что четверостишие под портретом отца, написанное золотыми буквами на красном полотне, сочинил тоже Зозуля:
— Дядя Степан,- спросил Саша,- а можно и мне что-нибудь в газету написать?
— Для того и газета, чтобы в нее писать,- ответил Зозуля,- только дашь мне, редактору, проверить.
Саша взял листок бумаги и, помусолив карандаш, тоже написал стихотворение:
Саша еще немного помусолил карандаш и приписал внизу:
— Здорово! — похвалил Зозуля.- Стихи твои прямо что надо: и войну долой и ее помощников… Вот мы их здесь и напечатаем.
Под словами «За мир во всем мире» Зозуля нарисовал Спасскую башню и зубчатую кремлевскую стену. Оставив место для Сашиного стихотворения, он начал столбиками размещать заметки. Саша мазал их клеем, Славка подавал Зозуле, а тот, приложив заметку к листу, накрывал ее газетой и разглаживал руками. Алька вместо пресса держал заметки ладошками, чтобы они не вздумали отклеиться.
Когда капитан Рязанов вошел в комнату, Зозуля разрисовывал заголовки заметок; Славка, высунув язык и сопя от усердия, красил красной тушью кремлевскую башню; Алька добросовестно держал заметки руками; Саша переписывал в газету свои стихи.
Капитан, молча наблюдая, остановился у порога. Алька подошел к нему и, заглядывая снизу в лицо, спросил:
— Теперь нам можно играть?
Капитан, не отвечая, машинально положил ему руку на голову. На один короткий миг перед ним встала врезавшаяся в память картина: затянутое дымом небо, горящие дома, на раскисшей дороге толпа беженцев, обломки стула, разбитая тачка. Старуха с узлом за плечами, с козой на веревке. Рядом — мальчик, такой же, как Алька, нет, гораздо меньше Альки…
Почерневшие, смертельно уставшие солдаты в темных от пота гимнастерках тянут по грязи пушку. Короткая остановка. Мальчик подошел к нему, лейтенанту Рязанову, присевшему на сруб колодца, доверчиво поднял чумазую мордашку и грустно сообщил:
— Меня коза укусила…
— Ах, ты, беда какая,- только и сказал Рязанов. Он поднялся и пошел к зарядному ящику, чтобы отдать новому другу оставшиеся галеты. Вдруг вой моторов, столб огня, грохот и частые разрывы обрушились на дорогу. И на том месте, где только что стоял мальчик, задымилась черная воронка от бомбы…