— Стой, Славка,- крикнул Саша,- это рогатина! Наверное, с нею и на медведя ходили!
Славка дал и Саше подержать рогатину, потом они осмотрели целую гору железок у стенки, покрутили самодельную ручную крупорушку и вышли в коридор. Тобика нигде не было. Не было его и в сарае.
— Тобик! Тобик! — надрывался Алька на улице.- Саша, иди скорей! — крикнул он.- Старшкна Лавров едет…
Над озером, отдаваясь эхом от склонов сопки, разносилась песня «Славное море, священный Байкал!» Пел старшина, несколько голосов не совсем стройно вторило ему.
Из-за мыса показались лодки. Лавров неторопливо греб, толчками продвигая вперед груженую лодку. С весел блестящей пленкой стекала вода, все ближе и ближе подходили высоко поднятые осмоленные носы лодок. В них не видно было обручей и сеток, только в одной лежал темной массой невод, а в широких корзинах и прямо под скамейками везде была рыба — крупная, отборная и столько, сколько за один раз Саше никогда еще не приходилось видеть.
— Эй, пионерия! — крикнул Карп Яковлевич.- Вот она, добыча! На ваш продольник самая большая щука попала — двадцать фунтов!
Подцепив крупную щуку под жабры, Карп Яковлевич поднял ее из лодки. Пасть щуки была раскрыта; пожалуй, Алька влез бы в нее прямо «с ручками».
Лодки, шурша по песку, причалили к мосткам. На берег пришли деревенские ребята, с ними — Айно. Карп Яковлевич дал еще немного полюбоваться зубастой щукой, темными полосками и пятнами на ее спине и бросил ее в лодку.
— А как вы узнали, что двадцать фунтов? — спросил Саша.
— А вот они, весы-то, еще дед мой вешал ..- В руках у Карпа Яковлевича была большая деревянная колотушка — палка в метр длиной с деревянным шаром на конце. По всей палке чернели зарубки, возле шара болталась подвижная веревочная петля.
— Самый точный безмен! — спрыгнув в воду и вытаскивая лодку на берег, сказал Лавров.- Карп Яковлевич больше употребляет его как булаву, а тут не утерпел и щуку взвесил.
— Ну-ка, ребята,- удерживая лодку с неводом, сказал Карп Яковлевич,- просушите пока невод. Айно, покажи, где его развешивать.
Саша прыгнул в лодку, Славка за ним. Айно села на весла и оттолкнулась от мостков.
— Давай я буду грести!- предложил Саша. Он занес весло и целым дождем брызг окатил Славку. Славка взвизгнул, но Саша и не думал баловаться — грести ему приходилось не так уж часто, а тут, как и во всяком деле, требовалась сноровка.
— Давайте, ребята, я буду грести,- предложила Айно,- вы сильные, вам и развешивать будет удобнее.
Айно тихонько гребла вдоль жердей, которые тянулись через весь, залив на вбитых в дно крестовинах кольев, Саша и Славка развешивали сетку так, чтобы она не скручивалась жгутом и равномерно свисала по обе стороны — грузилами к лодке, а «кярбышками» от лодки. Кярбышками сам Лавров назвал легкие, скрученные и сплетенные из бересты поплавки, на которых очень хорошо держится верх невода.
Несколько корзин с рыбой Карп Яковлевич велел поставить в ледник, а остальную, и главное — двадцатифунтовую щуку, что попалась на «пионерский» продольник, отправил лодкой на сдаточный пункт.
Если бы они не сделали вчера вечером продольник, может быть, не было бы и этой щуки, а теперь, пожалуйста, никто не скажет, что в деревне они — только гости.
Когда невод был развешан, ребята снова отправились искать Тобика.
— Тобик! Тобик! — кричали и Саша со Славкой, и Алька, и Айно, и даже Нюра.
Но ни один человек не видел ёго сегодня,- Тобик пропал, как в воду канул.
ДОМОЙ НА ЗАСТАВУ
В откинутую дверь палатки Саша наблюдал, как Шакирзянов, опустившись на колени, с красным от натуги лицом раздувает костер.
За костром, метрах в пятнадцати, виднелась излучина Черного ручья. Через ручей, прыгая с камня на камень, перебирался Слава с охапкой сучьев в руках.
У входа в палатку на освещенном солнцем полотне покачивалась игольчатая тень сосновой ветки. Сухомлинов сказал, что, как только эта тень вырастет и дотянется до другого угла палатки, он придет и потребует завтрака.