— Вот, брат, нам с тобой весточку прислали. — Он дал Казбеку понюхать письмо. — От твоего и моего друга… Нюхай, нюхай, небось догадался…
Казбек и в самом деле, пофыркивая, стал принюхиваться к письму, затем вскочил, оглушительно залаял, бросился Моргуну на грудь, заметался по полянке.
— Видишь, обрадовался, — пояснил Моргун. — Запах старшего сержанта учуял. А видели, на голове какая отметина, рубец широкий? Тогда еще, на нейтралке, пуля чирканула. Лежал как убитый. Крови потерял — ужас сколько! Швы накладывали, едва выходили…
Околесив полянку, на которой стояла кухня, Казбек снова подбежал к Моргуну, ткнулся носом в руку, все еще державшую письмо, с каким-то новым вниманием принюхался к младшему сержанту Оле Титаренко.
После обеда Моргуну пришлось поехать за продуктами. Обычно он брал собаку с собой, но на этот раз нигде не мог ее найти.
Вернувшись, он еще из машины позвал Казбека, но тот не выскочил навстречу с радостным лаем, не бросился на грудь, стараясь лизнуть в лицо, царапая гимнастерку сильными лапами.
Никогда раньше Казбек не отходил далеко от кухни, которую охранял. Сейчас же его нигде не было видно. Не вернулся он и на следующий день.
Еще через сутки опечаленный Моргун отправился провожать Климка.
…Поезд стоял на маленьком разъезде. Чисто вымытые пассажирские вагоны с красными крестами выглядели нарядно на фоне сваленных вдоль полотна покореженных бомбежкой, сгоревших составов.
От всей станции сохранился только столб с колоколом, рядом с которым поставили палатку дежурного. У столба на носилках лежал Климок. Из-под одеяла высовывались его ноги, словно в побеленных мелом валенках — в гипсе до самых колен.
— Вот так-то, Ваня, — проговорил он, обращаясь к сидевшему рядом на траве Моргуну, — еду на отдых, смотрите всех фашистов не перебейте, оставьте и мне…
— Ты, конечно, поправляйся скорей, — отозвался Моргун, — а только мы, пожалуй, до Берлина раньше дойдем, чем ты в часть вернешься.
— Ну, а после войны куда пойдешь? — спросил Климок.
— Я? К себе в колхоз, конечно.
— А я на границу, — прищурившись, сказал Климок, — на любую, хоть на запад, хоть на восток. Собаку себе воспитаю… Эх, Казбек, Казбек! Как ты его не уберег! Украли, что ли? Присмотрели и увезли?
— Нет, Петро, не украли, — вздохнув, ответил Моргун, — не хотелось говорить, да уж придется. Оля Титаренко сейчас рассказала. Выходит она из казармы, смотрит — собака, а на голове — розовый шрам, ну точно Казбек, по шраму его и узнала. Подбежал к ней и все обнюхивает, обнюхивает, тебя, значит, ищет. Тут Олю начальник госпиталя вызвал. Она заперла Казбека в каптерку, а вернулась — в каптерке стекло выбито, Казбека след простыл…
— Где Оля? — перебил Моргуна Климок. Он даже приподнялся на носилках. — Товарищ военврач первого ранга! Разрешите обратиться? Здесь где-то помогает вам младший сержант Титаренко из сорокового санбата, повидаться бы, с нейтралки меня вывозила.
Похожий на грача начальник санпоезда кивнул головой, отдал распоряжение. Через несколько минут показалась раскрасневшаяся, в белом халате Оля. У нее было такое расстроенное лицо, что Моргун втайне порадовался: «Не нашла Казбека…» Климок это, как видно, понял, но ничего не сказал, только усмехнулся.
— Дайте руку, Оля, а то запрячут в вагон, толком и не попрощаемся, — Климок притянул к себе девушку и крепко обнял.
— Как же ты, Оля, Казбека не уберегла, — с улыбкой, непонятной Моргуну, сказал он, высматривая кого-то на пристанционной площадке.
Возле состава произошла какая-то суматоха, раздались женские голоса: «Осторожней, собака! Раненых покусает!»
Вдоль вагонов, не отрывая носа от земли, бежал по следу Оли Казбек. Климок знал, что делал, когда попросил позвать к себе Титаренко: если Казбек за Олей из расположения части Моргуна пришел, он и здесь за ней ходит.
— Казбек!
Остановившись на секунду, собака сорвалась с места и широкими размашистыми скачками бросилась на знакомый голос.
Только раз ткнувшись в руки Моргуну, Казбек, вытягивая морду и принюхиваясь, на пружинистых напряженных лапах подошел к неподвижно лежащему Климку; осторожно положил голову ему на грудь, кося умными карими глазами на погрустневшего Моргуна и обрадованную Олю Титаренко.
Климок опустил похудевшую руку на морду собаки, провел пальцами по свежему шраму — следу от пули — на лобастой голове, заломил назад шелковистые упругие уши.
Снова и снова повторял он это движение, перебирая пальцами густую шерсть на загривке Казбека.
— Ну вот ты и пришел…
Казбек, закрыв глаза, вздохнул и подсунул морду под руку Климка, как бы говоря, наконец-то он нашел своего хозяина и ни за что теперь от него не отстанет.
Но как раз на эту нежную сцену налетел распоряжавшийся погрузкой начальник поезда.
— Титаренко! — окликнул он. — Два наряда вне очереди! По прибытии в часть доложить командиру! Немедленно вымыть раненому лицо и руки, сменить простыни, произвести погрузку! Стыдно, товарищи, антисанитарию разводить!
— Слушаюсь, товарищ военврач! — весело отозвалась Титаренко.
Военврач покосился на нее подозрительно, но ничего не сказал.
Климка положили на боковую полку, так что через окно он был хорошо виден Моргуну, умытый и причесанный, завернутый в свежие простыни.
— Насчет Казбека ты не беспокойся, — сдерживая вертевшуюся у ног собаку, кричал ему Моргун. — Я его для тебя сберегу! Что ж, раз он только тебя хозяином признает, тебе им и распоряжаться…
Казбек скулил и рвался в вагон. Он не понимал, почему каждый раз, как только он отыщет хозяина, тот или уходит от него сам или его увозят неизвестно куда…
Поезд тронулся. Казбек рванулся вслед, завизжал, но на этот раз Моргун крепко держал его за ошейник.
Долго еще стоял высокий солдат с собакой на поводке, глядя вслед уменьшавшемуся с каждой секундой последнему вагону.
— Ну, Казбек, — потрепав собаку по шее, сказал он, — кончай горевать, пошли воевать… — И зашагал к госпиталю, откуда должны были пойти машины в сторону фронта.
БАРС
У гранитной глыбы, скрытой до половины елками и порослью берез, ефрейтор Ключников дернул вожжами, свернул к заставе. Колеса застучали по камням, прошуршали в лишайниках, неслышно покатились по напитанному влагой мху.
Свесив ноги с телеги и сдвинув фуражку на затылок. Ключников провожал взглядом привычные предметы: валуны у дороги, вывороченную с корнями сосну, зеленые кусты вереска.
В лесу было тихо. Только с гудением вились над лошадью оводы, да с дальних озер доносился протяжный крик гагар.
Неожиданно Злодей, на редкость смирный мерин, рванул телегу и, пугливо всхрапывая, пошел размашистой рысью. Ключников ударился боком о ящик с гвоздями, которые вез для заставы.
— Стой! Тпрру! Стой! Чего тебя разобрало! — закричал он.
На перекрестке тропинок, метрах в двадцати от дороги, натягивая поводок, замерла крупная, похожая на волка, собака. Ключникову даже отсюда было видно, как темная шерсть у нее на загривке встала дыбом, а хвост с густой светлой подпушкой вытянулся в одну линию с туловищем.
— Барс куда забежал, — соскакивая на землю и поправляя вожжу, подумал Ключников. — Дурак ты, Злодей, — ругнул он коня, — собаки со своей заставы боишься!
Но у Злодея, как видно, было свое мнение на этот счет. Беспокойно переступая ногами и с недоверием косясь на Барса, он так и норовил шарахнуться в сторону.
Из-за кустов вышел высокий и нескладный пограничник Селянкин. Карабин у него был за спиной, воротник гимнастерки расстегнут, в руках пилотка, полная земляники. Ключников решил, что Селянкин возвращался из наряда и отстал с Барсом от своего старшого, чтобы набрать ягод.
— Здравствуй, Селянкин! — отвечая на приветствие, сказал Ключников. — Собаку придержи, еще бросится.
— Фу! Сидеть! — крикнул Селянкин.
Барс, не оглядываясь, зарычал, все так же натягивая поводок.