Я осторожно, с тяжелым предчувствием беды, открываю калитку, поднимаюсь на крыльцо (оно высокое, с перилами, скрипучее), стучу в массивную дверь. Меня встречает незнакомая худая старушка в черней кофте и такой же юбке. Она не спрашивает, кто я, зачем пришел, молча пропускает в коридор, заваленный домашней утварью, молча закрывает за мной тяжелую дверь. Тихо, бесшумно входит в просторную полузатемненную комнату, где довольно много народу. На нас никто не обращает внимания. На этажерке в углу торопливо, как бы задыхаясь от быстрого бега, тикает будильник, а на липучке, висящей посредине комнаты, судорожно бьется и отчаянно жужжит муха.
На кровати под белой простыней — отец Марины. Я еле узнаю его: так страшно изменилось лицо Андрея Ивановича. В глубоких темных орбитах угасают умные, любившие жизнь глаза. Они напоминают мне последние искры на остывающем пепелище. Худые щеки, заросшие щетиной, восковой нос и синие губы кажутся уже мертвыми. Ни кровинки на лице. Но сознание живет.
Возле кровати на стуле сидит Марина. По щекам текут слезы. Она держит в маленьких ладонях костлявую руку отца, то и дело молча припадает к ней губами, исступленно целуя, словно стараясь согреть эту руку своим дыханием. Она в глубоком отчаянии.
— Папочка, родной, — шепчет Марина. Она не замечает меня или делает вид, что не замечает.
— Береги мать, не обижай, — с трудом выдавливает слова Андрей Иванович. — Она славная, хоть и… мачеха… Воспитала вас.
Вера Павловна стоит сбоку, положив руки на плечи Марины. Она молчит, крепится и не старается придумывать ненужные слова утешения. Свершается роковая неизбежность, от которой нельзя уйти. Это понимает каждый. Вера Павловна кивает мне головой: проходи.
Я приближаюсь к Андрею Ивановичу. Он узнает меня. Марина вздрагивает и роняет голову на колени.
…Хоронили его через два дня. Покойник лежал в сосновом гробу посредине комнаты, там, где еще вчера висела липучка с жужжащей мухой. В углу кто-то поставил и зажег свечку. Был серенький, пасмурный день. В окно скучно и зябко барабанил дождь, а за палисадником на улице фырчала машина, пытаясь выбраться из грязи. И эта машина чем-то напоминала вчерашнюю муху, пытавшуюся оторваться от липучки.
В изголовье умершего стояла Марина, смирившаяся и отчужденная, не замечая того, что делалось вокруг. В глазах застыла растерянность. В дом входили старушки в темных платках и полушалках, поспешно крестились и, сжав в немой скорби губы, где-нибудь присаживались. Были тут и старички…
Вера Павловна бесшумно, как тень, передвигалась, изредка отвечала на вопросы. Распоряжался в доме брат умершего — Дмитрий Иванович. Он был деловит, расторопен, разговаривал отрывисто-громко, независимо, как носильщики на вокзале. Можно было подумать, что этот человек, сухой и строгий на вид, только и занимался всю жизнь тем, что хоронил своих близких, и поэтому печальная картина смерти не угнетает его. Еще вчера Дмитрий Иванович заказал гроб, нанял грузовик, пригласил оркестр. В его распорядительности была какая-то неприятная, выпирающая наружу торжественность.
На Дмитрии Ивановиче новенькая военная гимнастерка, стянутая в талии широким солдатским ремнем, брюки галифе, на ногах хромовые сапоги, начищенные до блеска. На груди — военная медаль. Кожаную фуражку он не снимал с головы.
Старушки смиренно просили его:
— Иваныч! Снял бы ради приличия.
— Он брат мой, не обидится. А вообще я вам скажу, ему теперь все равно.
Говорят, что Дмитрий Иванович в дом брата не заглядывал лет десять и пришел тогда, когда больной был уже безнадежен. Дмитрий Иванович, как всегда, спешил, забежал мимоходом. Не снимая фуражки, он присел на краешек стула и, взглянув на брата, произнес скороговоркой:
— Я на минутку. Да, плохи твои дела. Не жилец ты на этом свете. Однако, того… не беспокойся. Алешка на своих ногах. А Марину не обидим, доведем до дела. Ну что же, прощевай. Видно, больше не встретимся на этом свете.
Он чуть прикоснулся ко лбу больного сухими колючими усами, пожал его холодную вялую руку и отвернулся. Так сухо прощаются в вагоне, после кратковременного знакомства, чужие люди.
…После похорон Дмитрий Иванович по русскому обычаю устроил в доме брата поминки, щедро угостил водкой всех, кто провожал покойника в последний путь. Рассчитывалась за все Вера Павловна.
В разгар поминок Дмитрий Иванович отозвал Марину в сторону и сказал намеренно громко, чтоб все слышали:
— Надо кое-что раздать людям на память. Так принято.