— А насчет дома что скажешь? Ты чуешь, куда гнет твоя мачеха? Корову прибрала к рукам. Теперь подкатывает колесики к дому. Гриша здесь не был сто лет и вдруг заявился. Зачем? Наверное, денег не хватает на «Ладу» и кстати бы дом загнать. Теперь с собой увез ее, чтоб окончательно дельце обтяпать. Меня на мякине не проведешь.
— Дядя! Не говорите, чего не следует, — рассердилась Марина. — Моя мама никого никогда не обидит. Это честнейший человек!
— Нет, скажу. Я тебе заместо отца, и ты должна слушать меня, если своего ума не хватает. Дом-то тебе по всем законам принадлежит. Береги его, как дорогую память, как реликвию. Его выстроил твой отец, покойничек, когда женился на твоей родной матери. Вера Павловна не имеет никакого касательства к хороминам.
— Так уж и хоромина! Гнилой курятник. Хватит об этом.
— А как же! Смотри! На каменном фундаменте. Все отделано под масляную краску, три комнаты, кухня. В любое время четыре тысячи дадут. Выйдешь замуж, где будешь жить? У Веры Павловны? А если ей не понравится твой муж, куда тогда? Смотри, Марина. Помянешь мои слова. В общем, придется мне ввязаться в дело. Я тоже не сторонний человек.
Назавтра Дмитрий Иванович действительно пошел к прокурору, рассказал, что у него умер брат, что племянницу-сироту выдворяет из дома мачеха Вера Павловна, разбазаривает ее имущество. Корову продала. Теперь хочет продать дом. Надо бы урезонить бабу, заступиться за сироту. Дабахов подал заявление, якобы написанное Мариной.
Ему обещали разобраться.
…И вот Вера Павловна вернулась домой. Она посвежела. В глазах появились жизнерадостные искорки, с губ не сходила теплая улыбка. О Москве рассказывала много и увлеченно.
Неожиданно ее вызвали к прокурору. Шла, волнуясь. Уж не случилось ли чего с Алешей или Гришей? За всю жизнь она не переступала порог этого учреждения.
Прокурор, похожий на учителя, человек средних лет, черноволосый, в больших очках, вежливо предложил ей сесть на диван. Скользнул по ее лицу любопытным взглядом.
— Вы, конечно, догадываетесь, зачем я пригласил вас?
— Понятия не имею, — ответила Вера Павловна, тяжело опускаясь на диван. — Что-нибудь случилось с сыном? У меня их два…
Он улыбнулся, покопался в бумагах и спросил:
— У вас есть падчерица Марина Андреевна Дабахова?
— Да. Она мне как родная дочь, — с достоинством ответила Вера Павловна. — Работает в редакции.
— Родная… А имущество не можете поделить.
— Имущество мы не собираемся делить. — Она вопросительно посмотрела на прокурора. — Какое имущество?
— Однако корову продали и деньги положили в сберкассу на свое имя.
— Откуда у вас такие сведения? И разве я не имею права распоряжаться своими деньгами?
— Имеете. Но в данном случае надо все разделить по закону. Падчерица требует свою долю. К нам поступила жалоба, что вы самолично намереваетесь продать дом. Пока воздержитесь. Не делайте этого.
Вера Павловна не сразу уяснила смысл прокурорских слов. Она не знала, что Дмитрий Иванович без ведома Марины написал заявление прокурору.
— Что же это такое? Дочь жалуется на меня? Какой вздор! Не может этого быть.
Она поднялась, схватилась за сердце и минуту стояла молча, боясь сдвинуться с места.
— Если это так, я все оставлю ей, — тихо сказала Вера Павловна. — Все. Мне ничего не надо. Ничего. Кроме покоя. Лишь бы она была счастлива.
Она тяжело опустилась на стул, достала платок и вытерла слезы.
— Успокойтесь, гражданка. Все уладится. Не расстраивайтесь, — сказал прокурор, нервно барабаня пальцами по столу.
Вера Павловна, пошатываясь, вышла на улицу и направилась к дому.
…Марина стояла на крыльце, когда распахнулась калитка. Две женщины поддерживали Веру Павловну. Она еле передвигала ноги. Седые пряди волос выбились из-под платка и сползали на лоб и глаза. Вид у Веры Павловны был ужасный.
— Мамочка! — закричала Марина и кинулась навстречу ей. — Что случилось? Ты заболела?
Вера Павловна с усилием приподняла голову, взглянула на дочь мутными от слез глазами и, вытянув вперед руки, молча отстранила ее с пути. Марина в недоумении попятилась, отступила в сторону, наблюдая, как Веру Павловну вводят в дом. Около Марины пробежала Машенька. Она семенила короткими ножками и на ходу вытирала мокрые руки о передник. Круто повернулась и бросила:
— Бессовестная, до чего довела мать! Тьфу, — и плюнула себе под ноги с величайшим презрением. — Провались со своим домом! На кого ты прокурору жаловалась? Стыдно!