— Мир твоему жилищу, Жака-радзны! — первым почтительно произнес Леон.
— Да видеть тебе только добро, дад[15] Ты осчастливил мое жилище. Отдохни, подкрепись, здесь все твое, — негромко, но ясно, без старческого дребезжания в голосе приветствовал жрец почетного гостя, при этом окинул его быстрым взглядом глубоко сидящих глаз.
Ничто не говорило Леону о том, что перед ним почитаемый абазгами Хранитель веры предков — никаких идолов, жертвенников и креста здесь не было. «Моления, должно быть, происходят где-то в другом месте», — подумал Леон. Перед ним был просто очень старый, но еще крепкий абазг с длинной серебристо-белой бородой. Однако спутники правителя смотрели на него с таким почтением, что Леону стало ясно: для них старец значит не меньше, чем он, наследник Константина. Молодой абазг полил Леону на руки, подал льняную холстинку, потом вынес из хижины несколько просяных лепешек, сыр, мед и кувшин холодной родниковой воды. Пока Леон утолял голод, старик не проронил ни слова.
— Живешь один, вдали от людей. Не боишься? — спросил Леон, покончив с едой и поблагодарив хозяина.
— Звери меня не трогают, — кротко ответил старец.
— Люди должны жить вместе, помогать друг другу в беде, разделять радость. Я не вижу смысла в твоей отшельнической жизни.
— А в чем ты видишь смысл своей жизни? — тихо спросил жрец.
Леон никогда не задавал себе подобного вопроса и потому прежде чем ответить, задумался.
— Сохранять единство абазгов в родной колыбели, укреплять Абазгию — вот дело моей жизни, завещанное мне покойным отцом, — наконец проговорил Леон.
— Этому посвятил свою жизнь и я, — сказал жрец.
— Здесь, в глуши и одиночестве? — удивился Леон.
— Я не так одинок, как ты думаешь, — возразил старик. — Люди меня не забывают. Одни приходят ко мне и просят рассудить их споры, другим нужен мой совет... Я учу абазгов жить так, как велит закон гор, учу почитать древних богов...
— Языческих? — улыбнулся Леон.
Старик не обиделся.
— Христианская вера сулит абазгам вечную жизнь там, — жрец показал на небо, — а вера предков помогает им жить на земле. Разве это плохо?.. Абазги должны быть чисты сердцем, чтить обычаи предков. Иначе духи гор накажут их, как наказали за зазнайство ацанов... Тот, кто предает закон гор, перестает быть абазгом, — твердо проговорил жрец.
«Старик мудр», — уважительно подумал Леон. Ему понравилось, что жрец не навязывает своего учения, не пророчит и не кликушествует, как некоторые выжившие из ума отшельники.
— Пусть не оскудевает твое поле, полны будут улья, а козы и овцы дают приплод и молоко, — сказал Леон жрецу на прощание.
— Да помогут духи гор успеху твоего дела, апсха!
Леон нахмурился. Жрец назвал его апсхой — царем.
Тем самым он возложил на него всю ответственность за судьбу Абазгии, ее народа. Так его еще никто не называл, он не имел права на такое титулование. Абазгия — лишь одно из архонств священной Ромейской империи, а у империи один царь — Божественный император Лев III.
— Ты воздаешь мне неподобающую и незаслуженную честь, — пытался возразить Леон.
— Дело, которое завещал тебе твой отец Константин Абазгский — да возрадуется его душа!— обязывает тебя быть апсхой. Для абазгов ты — апсха!
Голос старца приобрел требовательную жесткость, раскаленные, как угли, глаза жреца подавляли Леона необъяснимой властностью. Не в силах выдержать их взгляда, он низко поклонился старику и вскочил на коня. С той памятной встречи абазги и стали между собой называть своего правителя апсхой.
4
Леон ехал, погруженный в раздумья. Конь, не раз ходивший этим путем, сам находил тропу. «Да, я вовремя приехал, — думал Леон. — Ты напрасно старался, император Лев, сделать из меня ручного гепарда. Ловить дичь для тебя я не буду». Леон не заметил, как конь остановился перед перелазом. Молодой воин соскочил с лошади, разобрал перекладины и пропустил правителя во двор, потом принял от него поводья.
Двор был небольшой, окаймленный зарослями шиповника и ежевики. Через него протекал ручей, а за ним, под громадным дубом, пряталась хижина. На пороге ее Леон увидел ту, к которой стремился. Он легко перепрыгнул через ручей и пошел к девушке. Она кинулась ему навстречу, хотела преклониться, но Леон подхватил ее на руки.
— Ангелу не следует становиться на колени даже перед царем земным, — пошутил он.
— Ты апсха, а кто я?
— Ты Амза — самая прекрасная среди абазгских девушек! Нет, среди всех девушек на свете! — Он внес ее в хижину и бережно опустил на широкую скамью, покрытую персидским ковром.
В этой маленькой, затерянной в лесу, простой на вид абазгской хижине было немало дорогих ромейских, персидских и арабских предметов украшения и быта: узкогорлые кувшины, широкие чаши червленого серебра и и разноцветной эмали, медная посуда. На стене висели кривая арабская сабля с отделанной серебром рукоятью и небольшой круглый щит с металлическими умбонами по окружности. В углу стояли легкий лук со спущенной тетивой и колчан со стрелами. Появление всех этих вещей в доме Амзы мог бы объяснить ее дед Дадын, но старый камарит не любил говорить об этом. Леон, однако, и сам кое-что дарил Амзе. Вот и сейчас он достал из-за пояса золотую цепочку с крупным прозрачно-золотистым камнем в красивой оправе.
— Этот камень ромей называют электрон. Он из далеких гиперборейских стран. Посмотри, он солнечен и тепел, как летний воздух перед вечером. Внутри его живет маленькая мушка. — Леон надел цепочку с камнем на шею девушке. — Носи.
Человеческий язык беден, чтобы достойно воспеть красоту Амзы, этого чудесного цветка, выросшего в абазгском лесу. Здесь мог бы помочь язык персов, но он слишком цветист и слащав, красота же Амзы строга и вместе с тем нежна. Длинное, до пят, белое платье из тонкого льняного полотна, перехваченное парчовым поясом у высокой талии, обрисовывало ее гибкий стан; смоляные косы подчеркивали его стройность. От нежных поцелуев весеннего солнца лицо девушки чуть золотилось. Глаза у нее большие и темные, как ночь, черные брони, как крылья ласточки, нос тонок, с легкой горбинкой, от алых губ ее не отведешь глаз — так пленителен их рисунок. Прекрасна Амза без всяких ромейских притираний и румян. Молодые абазги не зря говорят, что дочери бога охоты Ажвейпша, увидев Амзу, ушли навсегда из этих лесов, огорченные затмившей их красотой девушки. Леон пленился ею с первого взгляда, как только увидел ее однажды, возвращаясь с охоты. С тех пор он часто бывает здесь, будто все дороги ведут только мимо ее хижины. И с каждой встречей он все больше очаровывался красотой девушки. Что с того, что он правитель, а она простого Дадынова рода — любовь всех делает равными: царей и пастушек...
Дадын знал о встречах Леона с его внучкой, но не препятствовал им, имея на этот счет свои планы. Род Дадына хотя и не из знатных, но в большой силе. Леон считается с ним не из-за одной только Амзы. Набегами и грабежом ромейских кораблей Дадын весьма укрепился, распространил свое влияние на многие соседние роды абазгов. Отец Амзы погиб во время одного из ответных набегов абазгов на аланов[16] а мать, дочь Дадына, взял в жены славный воин из родственного абазгам племени апсилов — Ятма. Внучку Дадын оставил при себе; она жила со старой знахаркой Шкуакуа в этой хижине неподалеку от деда.
— О чем, ты думаешь, мой повелитель? — ластилась к Леону Амза.
— Уже год, как почил мой отец, а император все еще не дал мне архонтства.
— Но и не лишил права наследства, — сказала она. — Если бы он не хотел видеть тебя правителем Абазгии, то прислал бы сюда своих воинов. Но их нет.
— У него связаны руки войной с агарянами.
— Эгриси и Абазгия нужны императору как опора в войне с агарянами.
Леон удивился: откуда такие речи? Потом понял: не свое говорит — Дадыновы слова повторяет, но ничего не сказал. Амза же продолжала:
— Правители берут в жены дочерей картлийских эриставов[17]и ромейских сенаторов.
— Ты будешь моей женой. Уж это-то от императора не зависит, — Леон засмеялся. — Ты дана мне богом, и только он может разлучить нас.