— А если Лев не сделает тебя правителем Абазгии?
Леон нахмурился.
— Я принял Абазгию по наследству, бог и люди тому свидетели. Если император пришлет иноплеменника, абазги не признают его. Льву от Эгриси и Абазгии помощь в войне нужна. Ссориться с нами он не станет.
— Лучше, если ты не станешь правителем, — вдруг сказала Амза.
Леон рассмеялся: — Ты сейчас говоришь, как женщина. Ты забыла, чему тебя учил твой дед.
Девушка не смутилась.
— Мое сердце жаждет тебя, — страстно заговорила она. — Ты родил во мне радость. Я хочу быть матерью твоих детей, хочу быть с тобой всегда, а архонты вечно в походах, с воинами, в битвах... Я не хочу, чтобы ты воевал. Сколько абазгской и апсильской крови пролито? Зачем? Разве мало людям места на земле? — В глазах девушки заблестели слезы. — Мы уйдем с тобой далеко в горы, построим хижину и будем жить счастливо. Анана-Гунда[18]будет покровительствовать нам, Айергь и Ажвейпш будут милостивы к тебе...
Леон встал. Его тронула и вместе с тем озаботила вспышка чувств девушки.
- Амза, ты прекрасна. Ты могла бы украсить трон любого царя. Но знай: я не поколеблюсь отдать свою и твою жизнь за Абазгию, если по воле всевышнего это потребуется. Я правитель, воин. Плохой я буду пастырь, если отдам свою страну на растерзание ромейским или агарянским волкам. Разве твой ум не постигает этого?
— Прости меня, мой повелитель...
- Не забывай, ты абазгка.
— Да, мой повелитель, я абазгка! — Девушка гордо выпрямилась. — Забудь мою минутную слабость. Ты — воин. Я буду молиться святому Георгию и духам гор, чтобы они покровительствовали тебе. Твоя Амза всюду пойдет за тобой.
Девушка прижалась к Леону и притихла. Только глаза ее светились радостью. Леон неохотно разжал обьятия.
— Амза, скажи деду, пусть ночью тайно придет ко мне.
Он вынул из колчана стрелу и переломил ее надвое. Одну половину оставил у себя, другую отдал Амзе.
Стража не задержит его, если он покажет ей эту половину стрелы.
5
Но Дадын в эту ночь не пришел. Появился он лишь спустя три ночи, чем немало рассердил правителя. Войдя, покосился на горящую под иконами лампаду, не перекрестился, а словно от комара отмахнулся, шапку, однако, снял. Леон с раздражением подумал: «Эйрих- Аацных[19]у него в большем почете, чем святые иконы».
— Да видеть тебе только добро, — сказал Дадын.
— Добро пожаловать, — ответил Леон традиционно. Однако не выдержал: — Ты заставил себя ждать.
— Умерь гнев в своем сердце, — спокойно ответил Дадын.
— Садись к огню, — велел Леон.
Дадын с достоинством поклонился и сел, предварительно сбросив мокрую от дождя бурку; под ней оказалась синяя шелковая рубаха, поверх которой был надет легкий кожаный панцирь. У пояса висел длинный узкий меч. Дадын отстегнул его и бросил на бурку. Старик высок, костист, жилист. Сколько ему лет, не угадаешь: шестьдесят или все восемьдесят? Не человек — корень тисовый. Дадын швырнул в очаг половину стрелы.
— Не понадобилась, — с усмешкой сказал он.
Леон нахмурился.
— Как прошел? Спит cтража?
— Стража твоя бодрствует, но лучше, если она меня не увидит. Рабы продажны...
— Не рабы они — воины и верны мне.
— Верю, но осторожность не лишняя. Ромеям донесут: архонт с камаритом тайную встречу имел. Нехорошо будет. Твой дом хотя из камня, как у ромеев, но для меня не преграда. Я колдун, — Дадын осклабился.
— Я не дитя! Говори, как прошел? Не дело, если в дом правителя каждый может пройти.
— Не каждый... Есть в доме тайный ход под землей. Мне его твой отец показал.
— Кто о нем еще знает?
— Только я и брат твой.
— Федор знал и молчал? — Леон почувствовал, как к его лицу прилила кровь. — Не доверяли мне?
— Воля покойного отца вашего была такова: показать тебе ход только через год.
— Покажешь сейчас, — категорически заявил Леон.
Некоторое время Дадын молча смотрел в огонь, протянув к нему длинные руки с цепкими пальцами. Леон не торопил его. Он поставил перед Дадыном кувшинчик пина, принес две серебряные чаши, сыр, холодное мясо, маслины и несколько пшеничных лепешек. Потом налил себе и Дадыну вина.
— Да не оскудеет твой дом! — сказал Дадын.
— Пусть удача не обходит тебя! — ответил Леон, поднимая чашу.
Выпили.
— На тебя ромеи опять жаловались, — сказал Леон, нe отрывая глаз от огня. — Ограбил ты их. — Леон помолчал. Дадын ждал, —Я ответил им: «Не знаю тех клмаритов, не наши люди, у апсилов ищите».
— Поверили?
— По глазам видел — нет. Пора кончать разбой. По острию меча ходишь. Поймают — несдобровать тебе, да и мне из-за тебя не ждать добра от императора.
Дадын пошевелил обгорелым концом стрелы угли в очаге.
— Что молчишь?
— Наш человек из Палатия[20]весть подал: император дочь хазарского кагана за сына своего Константина сватает, — проговорил Дадын.
— Что нам до этого?
— Исавр хитер, да мы тоже умом не обижены. Думать надо, какую выгоду для Абазгии из этого извлечь.
— Не выгоду — беду вижу, — сказал Леон. — Император через хазарского кагана на нас давить станет, помощь в войне с агарянами требовать будет. Мы и так, как просяное зерно между жерновами: ввяжись в войну, раздавят, сотрут. Посылать же своих воинов далеко нельзя. Думаю, здесь нужны будут.
— Это так, — согласился Дадын. — Но у кагана от его двадцати пяти жен, наверное, не одна дочь...
Леон понял, куда клонит старик.
— Не быть этому, — непримиримо сказал он. — Моя нареченная — Амза.
Дадын по-отечески ласково посмотрел на Леона. Улыбнулся прямоте его, хотя против обычая она.
— Не таю, отрадно мне слышать это.
— Возвыситься хочешь родством с правителем?
— То было бы славно, — откровенно признался Дадын. — Но не о себе мыслю — мой век прожит, — об Абазгии, и не о тебе речь веду. Жени Федора на одной из кагановых дочерей. Породнишься с каганом, не тронет он Абазгию и ромеям не даст в обиду. Зачем ему детей своих и внуков ссорить?
Леон круто повернулся к Дадыну.
— Далеко замыслил... Брат молод еще, да и кагановы дочери некрещеные.
— Императору Льву то не помеха, что некрещеные. Окрестить не велика забота — нам попов тоже не занимать. А что молод Федор — так созреет.
— Подумаю об этом.
Мысль Дадына ему понравилась, и он внутренне сразу согласился с ним.
— Кто весть прислал?
— Писец из Палатия абазг Деметрий.
— Жив мой наставник, — тепло сказал Леон. — Большого ума человек, Абазгию не забывает. Он еще моему отцу помогал.
— И я его должник, — сказал Дадын. — Он меня из неволи выкупил.
— Знаю. Кто весть привез?
— На том ромейском корабле, что мы взяли, один апсил из Константинополя возвращался в Цхум. По торговым делам ходил. На корабле я с ним не мог говорить. Он только сегодня ко мне пришел и весть принес. Потому я задержался.
— Верный человек?
— Зятя моего Ятмы родной брат. Императора Льва ненавидит, — ответил Дадын.
— Всем абазгам, апсилам и картлийцам император Лев — как кость в горле.
Дадын встал, порылся в своей бурке, вытащил из нее кожаный мешочек, пошлепал его снизу. Раздался мелодичный звон.
— Возьми. Не тебе — Абазгии даю. К войне готовиться надо. — Он бросил на столик звонкий мешочек. — Купи оружие.
— Откуда золото?
Дадын усмехнулся.
— У ромеев отнял.
В глазах Леона появилась лукавая смешинка.
— На ромейское золото у ромеев же мечи купим! — Потом посерьезнел: — С кем воевать?
— С агарянами, должно быть, придется. Нас не минуют они. Знаю их повадки.
— И я так мыслю, — согласился Леон. — Спасибо, Дадын. Если бы все абазгские роды так помогали, большое войско мог бы я собрать.
Некоторое время оба молча смотрели на прогоревший очаг, будто искали в нем ответ на свои нелегкие думы; отсвет пышущих жаром дубовых углей вычертил из темноты красными штрихами их угловатые силуэты.
— Бог даст, с хазарской невестой для Федора уладим, тогда в Цихе-Годжи к Мириану поедем. — Леон поймал на себе внимательный взгляд Дадына. — Давно пора волю отца исполнить, да все недосуг.