- Спасибо, товарищи, за службу! - Комбат с лукавой улыбкой отстегнул от своего ремня флягу и подал ее Романову: - Еще из Ленинграда, берег для случая. Идите подкрепитесь...
Романов взял флягу и медлил уходить.
- Спасибо, товарищ майор, но мы хотели бы послушать, что скажут вот эти... - он указал на немецких офицеров, сидящих на краю нар.
- Ну что ж, оставайтесь. - И Чистяков протянул было руку к своей фляге.
- Нет, товарищ комбат, ленинградскую водочку не отдам!
В блиндаже раздался веселый смех. Майор, улыбаясь, подошел к столу.
Я стоял у двери и искал глазами Круглова. Его не было. "Неужели и он..." - мелькнула страшная мысль. Но спустя несколько минут старший лейтенант шумно вошел в блиндаж, порывисто обнял меня и Романова:
- Друзья мои, век не забуду, что вы сделали... Выручили вы нас...
Начался допрос пленных.
Обращаясь к сидящему слева немцу, майор Чистяков спросил по-русски:
- Ваша фамилия и военное звание? Пленный встал.
- Я не понимаю русского языка, - отрывисто сказал он переводчику по-немецки.
Майор протянул ему бумажки, на которых одним и тем же почерком было что-то написано по-немецки и по-русски.
- Это вы писали?
Немец быстро взглянул на бумажки, опустил голову.
- Не хотите говорить по-русски, тогда выкладывайте начистоту по-немецки.
- Я есть майор Адольф Шульц, - ответил фашист по-русски. - Слюжиль в штабе командующего Северным фронтом.
Романов шепнул мне:
- Хорошего зверюгу сцапали!
- С какой целью прибыли на передовую?
- Сопровождаль штрафной батальон...
- Где он будет действовать и кто его командир? Шульц указал на сидящего рядом с ним немецкого офицера:
- Он, гауптман Генрих Курц! Батальон будет действовать на вашем участке.
Круглов встал из-за стола, вплотную подошел к немцу и угрожающе спросил:
- А что вы делали с русским в землянке?
Офицер побледнел:
- Это не я, не мы с Курцем... Это эсэс допрашиваль русского летчика... Он биль сбит на нашей территории...
- Его фамилия?
- Русский не отвечай ни один вопрос.
Мы с ненавистью смотрели на сухое длинное лицо Адольфа Шульца, на его узкий лоб и маленькие острые глаза.
Круглов достал из-под стола планшет и, подойдя к пленным, спросил:
- Чей это планшет?
Адольф Шульц протянул руку:
- Мой...
Но Круглов не отдал ему планшет. Он не спеша раскрыл его и извлек оттуда три пары дамских шелковых чулок, кулон с длинной золотой цепочкой, золотые часы, спросил:
- Посылку готовили, господин нацист?
Офицер мрачно молчал, медленно перебирая пальцами пуговицы на мундире.
Когда пленных выводили из землянки, майор Чистяков неожиданно остановил их:
- Одну минуту. Я хочу выяснить еще один вопрос. Майор подошел с листком в руках к Адольфу Шульцу:
- Вы не можете объяснить, что означают вот эти цифры? - И он прочитал на листке: - "...Первого августа - Кингисепп, третьего августа - Волосово, пятого августа - Ропша, седьмого августа - Красное Село, девятого августа Урицк, пятнадцатого августа - Ленинград".
- Это есть приказ фюрера... В нем указывается, когда и какой пункт ми должен захватить.
Майор Чистяков сквозь сжатые зубы сказал:
- Опаздываете, господа. Ведь по советскому календарю сегодня уже тринадцатое...
Пленных увели в штаб полка.
Мы окружили комбата. Он скомкал листок и бросил его на пол:
- Никогда не бывать им в Ленинграде!
Первое ранение
В сумерках, до начала ночной перестрелки, мы выходили из блиндажей, усаживались за задним бруствером траншей. Хотелось подышать свежим воздухом, поговорить с товарищами и помечтать о тех, кто остался дома.
Рядом со мной на траве лежал, распластавшись, Романов. Он дремал. Сержант Акимов поддел штыком под дужку солдатский котелок, принес сваренную кашу, поставил на землю, сказал:
- Ешьте, я сегодня приготовил харч получше наших жинок, оближете все пять пальцев и ладонь отдельно.
Мы ели с большим аппетитом, обжигая губы железными ложками.
Слева от нас стали рваться мины, пришлось уползти в траншею.
К минометной стрельбе присоединилась артиллерия, в небе загудели моторы. Мы ждали ночную атаку врага. Но атака не последовала.
Действия противника на нашем участке фронта становились судорожными, лихорадочными. Чувствуя нарастающую силу нашего сопротивления, командующий Северным фронтом немцев фон Лееб, несмотря на огромные потери, бросал в наступление все новые и новые части, лишь бы захватить Ленинград.
Несмотря на беспрерывную стрельбу, разрывы снарядов и мин, в промежутках между атаками многие из нас ухитрялись спать крепким сном, сидя на корточках, прислонясь к стенке траншеи. Нас обычно будили выкрики: "Немцы!" Сон проходил моментально, глаза искали врага.
Мы с Романовым стояли у изгиба траншеи. Впервые я заметил на лице своего друга грусть.
- Дружище, - сказал Романов, - если что случится со мной, обещай исполнить: ничего не сообщай матери, она и так плоха здоровьем.
- А ты что думаешь, я бронированный?
В это время показались вражеские танки.
Романов крикнул:
- Танки!
В траншее спящих не было.
Танки шли в атаку развернутым строем, они мчались по полю с большой скоростью, ведя огонь из пушек и пулеметов; пехота не успевала за ними, солдаты бежали и стреляли на ходу, путались в высокой ржи, падали, поднимались, крича свое: "Ля-ля-ля!"
Над нашими головами с пронзительным визгом пронеслись снаряды. Чьи они, мы не знали. Но когда на первых трех головных танках врага взлетели в воздух тяжелые броневые башни вместе с пушками, все стало ясно. Наша крупнокалиберная артиллерия пришла нам на помощь, она прямой наводкой расстреливала вражеские машины. Этот способ ведения огня крупнокалиберной артиллерией по танкам был впервые применен на нашем участке фронта и дал блестящие результаты.
Теперь все наше внимание было сосредоточено на вражеской пехоте. Мы открыли по ней шквальный огонь и настолько увлеклись, что не обратили внимания на шум моторов, нараставший позади наших окопов. Как сейчас, помню: через мою голову с лязгом пронеслась железная махина. Придя в себя и отряхнувшись от земли, я огляделся: да это наши танки Т-34! Они проскочили через наши траншеи и пошли в лобовую атаку на вражеские машины. Впервые я увидел, как разгорелся танковый бой.
Он длился всего лишь минут десять - пятнадцать, но оставил на земле страшные следы: горели рожь, трава, кустарники, даже сама земля горела, облитая машинным маслом и бензином.
Шоссе Кингисепп - Крикково переходило из рук в руки в течение дня двенадцать раз. Казалось, и конца не будет этому дню. Вот мы еще раз бросились в контратаку. Немцы дрогнули и стали беспорядочно отступать.
Только солдат во всей полноте может оценить эту переломную минуту боя: он видит спину противника. Сила его удесятеряется, храбрости его нет предела, он не слышит разрывов снарядов и свиста пуль. Он видит только врага и стреляет в него, пока тот не упадет.
Круглов бежал впереди роты с пистолетом в руке. Слева и справа раздавалось громкое "ура".
В самый разгар боя меня будто всего ошпарило кипятком и бросило на землю. В горячке я моментально вскочил, пробежал еще метров сто, а может, больше, затем почувствовал жгучую боль в левой ноге. Тело ослабело, к горлу подступила тошнота. Я крепко выругался, присев, машинально провел рукой по левой ноге и нащупал в голени острый, еще горячий осколок. Попытался его вытащить, но осколок крепко сидел в надкостнице. Неподалеку от себя увидел глубокую воронку: она дымилась от недавнего разрыва снаряда. Я подполз к ней и, точно на салазках, съехал на дно. В глазах потемнело. Выпил несколько глотков воды из фляжки.
- Ты чего здесь укрылся?