От. внезапных артиллерийских выстрелов девочка проснулась, но глаза ее все еще боролись со сном. Наконец, увидев меня, вооруженного, в военной форме, девочка крепко прижалась к бабушке, обхватила ручонками ее шею и посмотрела на меня исподлобья широко раскрытыми глазами, наполненными до краев ненавистью: со сна она приняла меня за немца.
- Да что ты, Раиска, так испугалась, это ведь наш защитник.
Глаза девочки стали нежными. Она сразу обмякла и вновь положила головку на колени бабушке, исподтишка поглядывая на меня.
Недалеко от дороги, прямо по полю, верхом на лошадях мальчуганы гнали стадо коров.
- Вот, сынок, - заговорила женщина, обращаясь ко мне, - мы и держимся поблизости от стада. - Она погладила сухонькой морщинистой рукой головку внучки. - Горячей пищи ведь нет... Молоком и живем.
Девочка своей маленькой ручонкой то и дело касалась чехла моей снайперской винтовки и ласково заглядывала мне в глаза.
В эту минуту мне представились Украина, Белоруссия, Смоленщина, охваченные пожаром войны, наши жены, дети, отцы и матери, покинувшие родные места и безропотно шагающие по пыльным дорогам в глубь страны, чтобы там своим трудом помогать нам в битве с фашистскими полчищами. Может быть, вот так же и моя мать идет по пыльной дороге?
Старушка посмотрела на меня добрыми умными глазами и, будто читая мои мысли, глубоко вздохнула:
- Тяжело вам воевать, родимые... Но и нам нелегко, ой, как нелегко... Вот пробираюсь к Ленинграду с внучками. Отец их на фронте, а мать погибла при бомбежке.
Вдали прогремели артиллерийские залпы, старуха поспешно взяла за руки девочек, кивком головы простилась со мной и быстро-быстро зашагала к лесу. На проселочной дороге люди тоже заторопились, в испуге оглядываясь назад.
У станции Волосово я встретил необычное шествие: впереди шли вооруженные дробовиками и вилами два дюжих старика и несколько женщин; за ними четыре заросших волосами грязных немецких солдата тащили малокалиберную пушку с длинным стволом. Сзади эту группу замыкали две подводы, груженные ящиками со снарядами. Вокруг двигалась гудящая, как потревоженный улей, толпа женщин и детей. К этому необычному шествию присоединялись идущие на фронт красноармейцы. Я тоже примкнул к толпе.
В поселке остановились. Откуда-то появился пустой ящик из-под снарядов. На него взобралась возбужденная молодая женщина. Она гневно посмотрела на солдат, тащивших пушку.
- Товарищи! - крикнула женщина. - Вот они, "герои " Гитлера. Он их бросил к нам на парашютах. Прятались днем в копне сена, как мыши, а ночью обстреливали наши деревни, дороги. Хотели панику навести.
Красноармейцы переговаривались между собой:
- Лихая баба!
- А старики - дубы могучие...
- Интересно, как же они их поймали?
Точно угадав мысли присутствующих, женщина обратилась к одному из стариков:
- Дядя Михей, расскажи товарищам, как ты выследил этих гадюк.
Кряжистый - сажень в плечах, - белый как лунь дядя Михей, смущенный вниманием, переминался с ноги на ногу.
- Да что же тут рассказывать, - тихо проговорил он. - Любой бы это сделал... Еще не светало, только-только пропели первые петухи. Не спалось, забота сердце глодала: как будем жить, если немец придет? Вышел на чистый воздух. Лес молчал. Пошел к ручейку, думаю, посижу. И тут в аккурат громкий такой выстрел. Думаю, кто же это стреляет? Перебрался по доске через ручеек, вышел на лужайку, что у овражка. Копна как стояла, так и стоит. Собрался уже идти обратно в свою лесную избушку, но вдруг как блеснет огнем из копны, как вдарит. Эге, думаю, здесь дело нечистое, свои не будут по копнам прятаться и по ночам куда-то палить. Быстро, значит, что было сил побежал на деревню, поднял народ. На рассвете подошли овражком и схватили.
Дядя Михей окинул лазутчиков презрительным взглядом:
- Трусливый народишко, - одним словом, паскуды!.. Собираясь уходить, я неожиданно увидел в толпе сержанта Акимова. Он тоже меня заметил. Акимов подбежал ко мне и чуть не сбил с ног.
- Дружище! - тискал он меня. - Вот встреча! Жив, здоров? Это хорошо! А мы о тебе часто вспоминали.
Акимов - молодой, стройный, хорошо сложенный мужчина, с благородными чертами чуть продолговатого лица. Товарищи любили сержанта, и все, даже командиры, называли его тепло, по-дружески "наш Акимыч".
По своей натуре Акимов был веселым и остроумным человеком, а в бою расчетливым и умелым воином. Особенно уважали его за то, что Акимыч, где бы он ни был, никогда не оставлял в беде товарища.
- Ну, а ты какими судьбами очутился здесь, в глубоком тылу? - спросил я сержанта.
- Какой тут тыл, только что пули не свищут, а осколков хоть отбавляй.
На опушке леса мы уселись на траву. Акимов поставил меж колен винтовку, снял с головы пилотку, вывернул ее вверх подкладкой и тщательно вытер вспотевшее лицо.
Отдохнув немного, мы вышли на дорогу и к вечеру благополучно добрались до расположения нашей роты. Встреча с боевыми друзьями была шумной: объятия, крепкие поцелуи.
За время войны я не раз прощался со своими товарищами. Расставание было всегда печальным, будто терял самое дорогое. Но зато возвращение в боевую семью было радостным, хотя кругом ходила смерть.
Я доложил командиру роты о своем возвращении из госпиталя. Круглов, улыбаясь, крепко обнял меня:
- Очень рад, что ты вернулся. Ведь нас, старичков, маловато осталось. Старший лейтенант о чем-то вспомнил, взял меня под руку: - Пойдем сейчас к комбату. У него для тебя есть подарок. - И показал рукой на левую половину моей груди.
Бой за лесную возвышенность
Наши оборонительные рубежи в районе станции Волосово отделял от противника густой смешанный лес.
В шесть часов утра вражеская артиллерия и авиация начали обстрел и бомбардировку станции. Наши артиллеристы и летчики в свою очередь вели огонь и бомбили расположение противника. Эта дуэль продолжалась в течение первой половины дня. Пехота и танки обеих сторон в бой не вступали.
В лесу действовали мелкие группы разведки. Особый интерес противник проявлял к лесным холмам, которые лежали впереди наших позиций. Этот интерес для нас был понятным. Завладев этими холмами, противник мог обстреливать из пулеметов и минометов наши тылы вдоль и поперек на несколько километров. Рубежи, занимаемые нашими войсками, были видны с сопок так же, как видна, например, черная нитка на белой ткани. Бой за станцию Волосово и начался именно в районе этих лесных возвышенностей.
Батальону Чистякова было приказано закрыть все подступы к холмам и удерживать их до последней возможности. Нашей роте предстояло обойти одну из возвышенностей с западной стороны и прикрыть грунтовую дорогу.
Рота повзводно вышла из траншеи и быстро прошла открытую местность. Когда мы достигли черты леса, впереди неожиданно прозвучал одиночный выстрел, и опять все вокруг умолкло: ни шороха, ни крика. Мы пошли на звук выстрела и вскоре встретили командира взвода разведки Петрова.
- Кто стрелял? - спросил Круглов.
- Это снайпер Ульянов, наверное, охотился на глухарей.
У огромной ели стоял с винтовкой наперевес снайпер Ульянов. Перед ним на земле лежал человек в маскхалате под цвет веток ели.
К Ульянову подошел Круглов. Снайпер виновато смотрел в глаза командиру, переступая с ноги на ногу, как будто у него за спиной был тяжелый груз. Потом нахмурил брови и сквозь зубы произнес:
- Товарищ командир, я знаю, что шуметь нельзя, но другого выхода не было. Я просил его слезть с дерева по-хорошему, но он меня не послушал и все время кричал, нагнувшись над рацией. Ну вот мне и пришлось стрельнуть разок.
Старший лейтенант весело посмотрел на Ульянова:
- А нам сказали, что ты глухарей бьешь...
Снайпер искоса взглянул на командира взвода Петрова.