В машине мы молчали. Стас, растерявший вдруг все свое немногословное дружелюбие, мрачный, как три гробовщика, ни на мгновение не отрывался от дороги, Ольга сидела какая-то пришибленная, а мне, признаться, было не до ее душевных переживаний. Произнесенное — пусть и молча — слово «убийство» вывело меня из почти двухнедельной заторможенности и дико разозлило.
Убивать — нельзя. Грешно, табу, что хотите, но — нельзя. Нехорошо.
Забавно, но отравленный ингалятор, из которого я едва не вдохнула, меня не разозлил, а теперь — поди ж ты! Злодея нужно немедленно определить, остановить, нейтрализовать. Любым способом, хоть физически. Ладно, сперва его надо найти.
Чем и кому могла помешать Вика? Собственной матери? Брату, в смысле, Герману? Племяннице? Стасу? Нине? Бред какой-то. Бобу — кем бишь он ей приходится? Пардон, приходился… Как он тогда сказал? Седьмая вода на киселе? И это его раздражение по поводу «неподходящего объекта» для чувств… Массаракш!
Будем холодны настолько, что айсберги Антарктиды позавидуют, и начнем. С чего? Со способа, вероятно. Исходя из… как это называется? из положения тела и — очень важно — из действий Германа, единственное, что тут может иметь место быть — отравление. Так… Стакан, чашка, кофейник…
Кофейник! Кофейник, из которого не выпили ни Герман, ни Ольга, ни Кристина — ни Кристина! — ни я. Та-ак… Старые песни на новый лад.
А если нет? Может, все-таки что-то другое? Какие-нибудь таблетки возле кровати или тот самый гранатовый сок… Э нет! В комнату я заглянула сразу после Германа, то есть увидела то же, что и он. Никаких таблеток там точно не было. Тупица! — рявкнул внутренний голос. — Да хоть бы там мешок таблеток лежал! Ты ведь уже решила, что это не может быть самоубийство, так чего на месте крутишься? Ждешь, по кому еще убийца «промахнется»?
Действительно. Да, в аварии пострадала тоже Вика.
Ага! — ехидно вклинился внутренний голос. — А ингалятор?
Нет, хочешь не хочешь, а придется признать, что целью каждый раз была Кристина, и сейчас дело в том самом кофейнике— только ленивый мог не заметить, что именно она и именно из этого чертова кофейника пьет каждое утро.
Злодеем может быть… Да кто угодно. Кроме… Так… Борис Наумович в больнице, отпадает. Хотя я ведь не знаю, когда он туда вернулся. Если вечером, после нашего чаепития, то все в порядке. А что, если утром? Тогда мог бы.
Светочки вчера не было, отпадает. Хотя могла ведь и забежать на пять минут.
Стас… Я покосилась на угрюмый профиль. Было бы логичнее, если бы он так помрачнел после аварии — как же, такое подозрение в непрофессионализме! Ан нет! После аварии он ходил… ну да, огорченный, но обычный, в общем. А сейчас — черный. Как будто ему не только смертный приговор зачитали, но уже и к плахе подвели. Доступ к кофейнику у него, впрочем, был — каждое утро на кухню завтракать заходит.
Равно как и Боб, впрочем. Но как-то это… маловероятно.
Зинаида Михайловна обыкновенно тоже завтракает на кухне, с Ниной. Полностью исключить нельзя и ее.
У Нины была прекрасная возможность налить в кофейник все, что угодно — но она не могла быть уверена, что «это» попадет лишь к Кристине. Или могла? Для этого нужно было оказаться «наедине» с кофейником в тот момент, когда и Герман, и Ольга, и вообще все, кроме Кристины, уже разбежались по своим делам. Теоретически возможно, практически сомнительно. Кстати, то же самое относится и к Зинаиде Михайловне, и к Бобу, и тем более к Стасу.
Легче всего приправить кофе — уже в столовой — могла бы Ольга. Или Герман. Поскольку и она, и он от кофе отказались. В мозгу мелькнула какая-то смутная догадка. Как рыбка — мелькнула, плеснула хвостиком и исчезла. Я даже не успела осознать, с чем или кем эта догадка была связана. Погоди-погоди. Вспомни всех, кто появлялся — или мог появляться возле злополучного кофейника. Нет, дело не только в этом, не только, не только…
Герман! Вот что мне не дает покоя — его странное поведение в комнате Вики. Про «путешествие» кофейника он знать не может, значит, не может и предположить, что Вика погибла по ошибке. В таком раскладе он должен — железно — кого-то в этой смерти подозревать, и этот подозреваемый должен быть ему дорог. Потому что все манипуляции с якобы предсмертной запиской дают один-единственный результат — этот самый «кто-то» выводится из-под удара, в смысле, из-под подозрения. Ибо если самоубийство — какие могут быть подозрения.
Нет, ребята, куда-то я не туда забрела, не в том направлении думаю. Ни у кого не было никаких оснований желать Викиной смерти — и кому, как не Герману, это знать. Значит, он никого не может в этом подозревать, тем более прикрывать. Полный абсурд. Если только… Он мог вычислить, что смерть Вики — случайность. Или все-таки не мог?
Наверное, у меня окончательно съехала не только крыша, но и чердак заодно с верхними этажами. Потому что вывод, в который я уткнулась, выглядел абсурднее четырехугольного треугольника. Или нет?
Нежный муж пытается убить свою горячо любимую жену? В конце концов, как правило, так и бывает: жен по большей части убивают именно мужья, а мужей, естественно, жены. Как в том анекдоте: «После женитьбы жизнь моя превратилась в сущее наслаждение. Прихожу вечером домой, а там мое сокровище. Целует, ужин мне готовит и щебечет, щебечет… Щебечет… Щебечет, черт бы ее взял!»
Можно придумать сюжет и покруче. К примеру, не было никакой такой любви с первого взгляда. Просто Кристина когда-то сильно обидела кого-то из друзей Германа — неважно, какого пола. Так сильно обидела, что он затаил ненависть на всю оставшуюся жизнь. И женился специально — чтобы устроить обидчице большое-пребольшое веселье, чем теперь и занимается.
Замечательно! — подытожил внутренний голос. — Такой, видите ли, самоотверженный друг, по совместительству — неукротимый мститель. В роли работодателя он, конечно, не мог устроить девушке «веселую жизнь», непременно понадобилось жениться. И еще Маргариту Львовну зачем-то в дом притащил. И, кстати, когда это Кристина могла успеть кому-то там из Германовских друзей насолить? Лет-то ей не особо много. Ох, Маргарита свет Львовна, тебе бы сценарии для мексиканских сериалов сочинять.
Ну да, внутренний голос у меня ехидный донельзя. И прав всегда, вот ужас-то. Но ведь хорошо оно в книжках получается, удобно — постороннего сыщика расследуемая ситуация лично не касается, поэтому никаких таких эмоций.
Или я все-таки чего-то не знаю? Раскладываю пасьянс, а в колоде короля червей не хватает. Или дамы. И я еще удивляюсь — почему это пасьянс никак не сходится.
В редакции, к счастью, мое длительное отсутствие прошло почти незамеченным. Ни катаклизмов, ни даже просто неприятностей не случилось. На втором, пустующем столе в моей комнате спал Славик, один из наших репортеров. Все как обычно.
Ольгу я усадила с пачкой каких-то журналов, а сама принялась изображать рабочий энтузиазм. Надо же заняться хоть чем-то в те несколько часов, что нам придется провести в этих, уже родных для меня стенах.
На моем столе обнаружилось всего три сообщения о «пропущенных» телефонных звонках, причем два пустяковых, не требующих не только ответа, но даже минутного внимания. Третий звонок был от Марии Степановны из Приреченска. Номера телефона она, однако, не оставила, пришлось минут десять потратить на поиски.
— Вы интересовались, не знаю ли я, где Кристина сейчас, а тут так странно получилось, я подумала, что вам это может быть нужно…
— Что-то случилось?
— Да пустяк, но… Мне неловко вас было беспокоить, но все-таки…
— Мария Степановна, очень хорошо, что вы позвонили, никакого беспокойства, наоборот, спасибо…
— Это все, наверное, неважно, но вы спрашивали…
— Что произошло? — это, конечно, прозвучало грубовато, но я, честное слово, уже начала терять терпение. Сколько можно реверансы реверансить? Я же перезвонила, значит, ни о каком «неловко беспокоить» речи не идет, правда? Некоторые люди бывают уж до того вежливы, что лучше бы грубили.
К счастью, моя резкость заставила Марию Степановну свернуть ритуальные танцы и приступить к делу: