И бывает, собираемся и едем, а в последний момент вдруг вспоминаем – ведь что-то нужно привезти и подарить старикам. Знаем – будут рады всему, потому что рады они, прежде всего нам, нашему к ним вниманию. И вот здесь и случаются курьезы. Подарив бабуле шикарные кожаные перчатки, а деду красивую шляпу, отметив радость и даже гордость в стариковских глазах, не вдруг примечаем, что не носят нами дареных вещей старики. А когда приезжаем после длительного перерыва нежданно можем обнаружить давно даренную и забытую уже нами вещь новехонькой вдруг в красном углу избы под образами.
Верный знак – старики соскучились.
И становится неловко за собственную неуклюжесть душевную, такую дремучую, что рядом, порой с малограмотными предками, чувствуешь себя позабытым осколком далекой, некогда существовавшей и не знавшей еще письменности цивилизации.
Вот и я рванулся к деду, к своей сибирской реке напрямки, через муки душевные и невзгоды баламутные, мимо нескольких навязчивых друзей и подруг в один весенний день, перемешивая грязь со снегом и вороша в голове нескладные мелодии собственных мелодрам.
На автовокзале уже вступило в голову – деду-то нужно что-нибудь привезти в подарок.
Сложная миссия.
Смотрю, торгуют фруктами на улице, развалы апельсинов, яблок и красивейшие ананасы. Дай, думаю, деда заморским косматым гостинцем угощу, у них там в деревушке такого изобилия нет, да и не купит себе старик подобного угощения.
Нагрузился увесистыми плодами и, намаявшись по дорогам, добрался-таки до знакомого дома. Дед был, конечно, рад, искрился, себе места не находил, чем бы только угостить да приголубить внучка. Дары мои принял с душой, отложил в сторону и угощал немудреными и такими родными деревенскими и таежными угощениями. Баньку, конечно, соорудили, а после баньки разговелись до полного телесного мироотрешения.
На день третий, начиная здороветь душой и уже ясными, отстраненными от собственных проблем глазами глядя на мир, я вспомнил о своем гостинце и озадачился. Нигде оный был не отмечен, да и дед ни слова о подарке не сказал. Может, заморский фрукт деду совсем не понравился?
Побродив вдоль реки, зайдя в сельмаг, возвращаюсь домой, обдумывая план своего возвращения в город, вхожу в избу, деда не нахожу, а, войдя в дальнюю комнату, слышу, как бы приглушенное и недовольное ворчание старика. Заглядываю за угол печи и вижу картину. Дед, сидя как всадник на длинной лавке и выложив на неё пару полученных в подарок ананасов, держит один из них за косу и отчаянно пытается шелушить, обдирая подобно кедровой шишке и, видимо, выискивая в ананасе орешки. Конечно, у деда получалось очень неважно обдирать фрукт, а орешек он не находил и видимо ругая прожорливую заморскую кедровку, отставлял ананас в сторону.
О, Господи, я ведь даже и не подумал, что мой дедушка не только не пробовал, он и не видел в жизни ананаса! Меня старик спросить постеснялся – как кушают же подаренный заморский фрукт?
Ругая себя, и стараясь не шуметь, я тихо удалился. Учить деда кушать ананасы я не мог, – не хотелось вновь смущать и омрачать наше с ним очередное расставание.
Так и уехал назад в полном недоумении в отношении собственной неуклюжести.
ОНА СТОЯЛА ПЕРЕДО МНОЙ НА КОЛЕНЯХ!
Как сказал классик – каждая счастливая семья похожа на всякую другую счастливую, а каждая несчастливая семья несчастна по-своему.
Конечно счастье – костюмчик индивидуального кроя, а вот история, которая кое-что и как-то объясняет примером из жизни.
Миха крепко «зашибал», за что был изгнан из стаи водителей железных коней и оказался в бригаде по заготовке леса. Рубил теперь сучья и часто повторял, напившись:
– Сучья рублю – сукой не стал!
Эта его загадочная и неразумная фраза преследовала всех немногочисленных участников многочисленных застолий, которые разворачивались стихийно в любое время дня или ночи.
– Это как столбняк…, – философствовал Миха, отпирая очередную спиртосодержащую емкость с видом факира открывающего сосуд с Волшебником – Джином, –…подопрет – хоть стой, хоть падай.
Марина – жена Михи – некогда жгучая яркая брюнетка, теперь крупная и статная дама – воспитатель детского сада, старалась держать Мишку в жестких руках, ведь негодяй, – как разойдется, пьет с «опережающим графиком», то есть пропивает деньги быстрее, чем зарабатывает. Что греха утаивать, – поколачивала Марина Миху при возвращении домой скалкой. Тот не отвечал, лениво и вяло отмахивался и прятался в чулане, в котором на топчане заботливо была постелена старая доха, а рядом стояли такие же старые пимы – бегать во двор по нужде.