Шелихов стоял теперь широко расставил ноги на дороге, смотрел вслед возку, а затем, глянув на страдальцев, опустил ружье, резко шагнул к возку и, усевшись поверх шубы, скомандовал:
– Давай, Михей, гони!
Кивнув в сторону разбойников, Григорий Иванович, подвел итог схватки:
–Небось оклемаются, а оклемаются – урок будет.
Возница щелкнул кнутом и кони, упираясь и часто перебирая ногами, кидая из-под подков комья снега, тронули прилипшие к снегу санки, и пошли, пошли, набирая ход.
Шелихов укрылся шубой, и сидел молча, закрыв глаза. Его меховая шапка была надвинута на глаза и казалось теперь, что никакой остановки по требованию разбойников не было вовсе. Вдруг, открыв глаза, Шелихов сказал:
– Вот ведь как знал, взял с собой адскую смесь – соль с китайским жгучим перцем – действует лучше пистолета в ближнем бою. И ткнув Резанова локтем в бок, спросил:
– Да ты никак сомлел, перетрусил Николай Петрович! Бойчее тут нужно быть. Сибирь разбойниками как старая шуба клопами набита. Во всех щелях хоронятся до поры. Да меня пугать уже дело пустое. В наших американских делах и не такое переживали. Порой казалось, – все, предел, конец и нет хода назад. А все же выбирались из труднейших положений, находили выход, и порой шагая по трупам, выходили сухо из воды.
Умолк и задумался Шелихов, вдруг вспомнив черный песок и свинцовые валы океана с их многотонным напором. Вспомнив далекий свой промысел, вдруг как наяву увидел бесноватого вождя местного племени с закатившимися пустыми глазами, которого пришлось ему зарубить, так метался и яростно нападал он на колонистов, будучи уже посаженным на цепь после неудачного, но очень кровавого нападения на охотников-промысловиков.
Задумавшись о Резанове, который не помог ему в схватке ни словом, ни делом, Шелихов подумал о том, что явно не боец зятек, не боец, хоть и офицер в прошлом. Да и ладно. Его задача в столице лад чинить – дела канцелярские двигать, а с лихими людьми мы и сами управимся. А так подумав и успокоившись, достал из саквояжа Григорий Иванович початую уже бутылку коньяка и, глотнул прямо из горлышка, а затем ткнул в бок Резанова и молча протянул ему бутылку темного стекла. Резанов вздрогнул поначалу, а увидев протянутую тестем бутылку, взял ее поспешно и, задохнувшись, проглотил обжигающей и ароматной жидкости. По телу пошла волна согревающего тело тепла, ударил нервный озноб, и мир как-то снова встал на свои места, и не осталось места ни тревоге, ни грусти.
Путь лежал теперь уже к Байкалу, а там уже открывались родные пределы, к которым теперь уже ходко, как будто скинув груз, летел их возок.
В Иркутске Николай чувствовал неловкость от своего малодушия и все ждал, как скажет об этом тесть. Но Шелихов молчал и не подавал и виду, и вскоре все подзабылось, а вскоре кануло в небытие.
СОХРАНИ ЖИЗНЬ!
В последнее время у Виктора все несколько разладилось в жизни. Задор начала учебного года прошёл, потянулись трудовые студенческие будни, заполненные чередой нескончаемых «лент», семинарами и прочими обязаловками, нагоняющими тоску, от ощущения невозможности все это осмыслить и выполнить. А тут еще в игре в баскетбол Виктор крепко потянул связки и теперь одиноко прихрамывал, покуривая сигаретку и неуверенно скользя по пологим дорожкам от корпуса универа к общаге, безнадежно отстав от убежавших вперед ребят. И конечно, в этой череде безрадостных событий, особой вехой была беседа в стылом заснеженном дворе общежития с Полиной.
– Витя, ты знаешь, какой-то ты скушный, прямо стал. Поступка даже от тебя не дождешься. Хоть бы чем порадовал девушку, – строго поглядывая, отчитывала его Полина, отвечая на вялые попытки Виктора привлечь к себе её внимание.
В результате всего этого созрело желание почувствовать, что тебя хотят слушать, понимать и примут душевно и без затей, а еще напутствуют в дорогу добрым и веским словом.
И в конце недели Виктор, легко вздохнув и даже просияв улыбкой, махнул на вокзал, а потом подремывая под стук колес, к деду родному – маминому отцу в его деревеньку, где дед после активной и ответственной работы, оставшись один, жил, не прося одолжений и не скуля по поводу творящихся в обществе противоречивых перемен. Жил, ежедневно работая, мастеря мебелишку и всякую нужную утварь.