ОДИН ДЕНЬ ВОЙНЫ И МИРНОЙ ЖИЗНИ СТАРШИНЫ АНДРЕЕВА
(Старшина Андреев Иван Тихонович (1905-1975), дедушка автора, прошёл всю войну от 41 до 45 г.г. Призывался с Алтая, принимал участие в боевых действиях на западном фронте с фашистами, а с лета 1945 г. с японской армией. Домой вернулся только поздней осенью 1945 года)
Жизнь после мирной, на войне…
Правый край обороны батальона простреливался насквозь – днём головы над бруствером поднять было нельзя. Воздух был наполнен несущим смерть металлом, и казалось, вот-вот атмосфера лопнет как перекаченный воздушный шар. Так порой звенело в ушах от этого воя, визга, лязга и металлического, лишенного оттенков живого, грохота, что до смертельной тоски хотелось тишины.
Все это лишенное какой-либо человечности звучание сливалось в многоголосый хор смерти.
Ночью несколько стихало, и можно было немного отдохнуть – расслабиться, но не дай, ни приведи, если увлекся папироской и сунулся к брустверу глянуть на передний край, – запросто можно было заполучить настырную, невесть откуда взявшуюся пулю, пущенную недремлющим фрицем.
Левый край был попроще, − так распорядился случай и рельеф: тут ходили спокойнее, в полный почти рост и ночами вовсе можно было не опасаться – стреляли крайне редко, как правило, на резкий звук.
Уже долгая неделя была на исходе, как батальон жестко ткнули здесь в землю носами – заставили зарыться. Ткнули встречающие, а зарылся он уже сам, яростно разгребая еще не до конца оттаявшую весеннюю землю, согревая её своими телами. Теперь батальон обживался: укрепляли борта окопов, рыли и расширяли блиндажи, обустраивали туалеты.
С зимы развивающееся наступление, когда шли прямо и уверенно, сминая очаги обороны, то и дело, настигая резво отступающих немцев, вдруг остановилось. Лихой ход атаки на плечах противника, когда порой вместе с растрепанными группами немцев вступали в посёлки и городки, высокомерно отжимая их на обочины и заставляя вдруг сомлевших арийцев, резво, без дурацкого «Хендэ хох!», тянуть к небу бледные и грязные руки, жестко пресекли.
Войска дивизии наткнулись на невидимую преграду ожесточенного яростного огня, и до половины батальона пришлось списать с довольствия: кого по ранению, а кого на веки вечные, – уважив холмиком и жиденькой дощечкой с фамилией, и датой захоронения.
Родным писари не уставали в эти дни строчить похоронки.
Потом стало уже ясно – наступающий участок фронта ждали, готовили тщательно, по-немецки ответственно новый рубеж обороны и уже пристреляли до атаки все бугорки и ямки, пригнанные сюда свежие резервы противника. И как только потрепанные гонимые фашистские войска подошли к этому рубежу, их сплавили в тыл, выставив резервы – сытые и отдохнувшие.
Те и куражились: били с охотою, прицельно и умело, выбивая десятку из каждого второго выстрела. Вот и пришлось залечь и зарыться, – место было погибельное.
Иван Тихонович, уже немолодой старшина артиллерийского дивизиона каждодневно решал задачу, как накормить солдат, подтащить снаряды и патроны, другую военную надобность. Подразделение артиллеристов закрепилось на самом переднем рубеже – невзрачной высотке, которую в мирный день пройдешь и не заметишь, а вот по меркам войны ничтожное превышение над местностью – бугорок, давал значительные преимущества. И теперь держались здесь, и крыли фрицев, зарывшись по уши в землю, практически в окружении.
До дивизиона было, по пристреленной врагом местности, около ста метров.
Старшина этот гибельный передний край знал теперь назубок.
Вот здесь ложбинка тянется, а вдоль неё побитые пулями и осколками редкие теперь ветки кустов. Если по ложбине проползти, не поднимая головы, то можно незамеченным добраться до трех воронок, которые были рядом – одна за другой и можно аккуратно переползая, добраться до большого камня, что торчал из земли на добрых полтора метра и мог укрыть бойца, если удавалось присесть за камнем так, что солдатик был невиден из немецких окопов. Если же ошибся, неловко раскорячившись, немецкая пуля частенько находила цель. Место это было пристреляно немцем особо хорошо. У заметного с обеих линий обороны камня уже двое помощников старшины поплатились за неуклюжесть свою и беспечность.
Сам Иван, когда тащил термосы с кашей, был беспощадно оцарапан осколками камня, разлетевшихся брызгами под напором пулемётной очереди. Но тогда всё обошлось – ссадины и царапины на войне в счёт не идут.