Отдохнув, он снова взмахнул невероятно чёрными своими крылами и полетел дальше в свою взрослую жизнь, уверенно набирая высоту.
Мы возвращались с дочерью взволнованные домой, и говорили о том, что очень надеемся, что не помешали этому существу в жизни, а может быть даже, и спасли его.
НЕ СОСТОЯВШАЯСЯ ДУЭЛЬ
Александр неистово, меняя пистолеты, отправлял свинцовые градины в сторону старой березы, что стояла на окраине леса в преддверии обширного красивого луга. Луг этот теперь был покрыт снегом, и только отдельные кусты и стебли одиноко и обреченно качались на ветру, готовые уже сгинуть и отдаться на волю стылой поры. Поры, что на долгие месяцы сковывает и речку, что вилась невдалеке, и землю, только, что отдавшую свой урожай, и стволы берез, избавившихся от беспокойной листвы и движущейся по древесине влаги, что бы ни быть разорванной жестоким морозом.
Луг был необычайно красив в начале лета, в пору цветения. Здесь на опушке росла черемуха, цвела сирень, и череда теснившихся берез, выходила кланяться ветрам. Было невероятно прекрасно скакать на резвом застоявшемся в конюшне скакуне вдоль опушки, улавливая ароматы лета вперемешку с запахом кожи седла, сбруи, добротных новых перчаток и конского пота, наслаждаясь необычайной ширью здешних, таких знакомых, родных и любимых просторов.
На стволе березы был прикреплен листок с начертанным размашистым пером профилем ненавистного графа Толстого, но пули, раз за разом проносились мимо этого нахального вруна, нечистого на руку игрока и только одна из них ударила в ствол выше на целую сажень, но и это было успехом.
– Да стрелец из меня никудышный, подумал Александр и, разрядив в отчаянии последний заряженный пистолет, присел на оружейную коробку.
Присев, Александр сокрушенно рассуждал о том, что к дуэли с этим наглецом он не готов и хотя цыганка, к которой он заехал, покидая Петербург, нагадала ему, что нынче он не будет убит, все же было тревожно и холодило сердце в самой его середочке, как только представлял он грядущий поединок.
Вспомнил Саша цыганку в цветастом платке, черным от времени лицом, со сверкающими длинными подвесками-серьгами в растянутых годами практически черных ушах, что, глядя то в карты, то ему в глаза, время от времени отворачивалась к чадящей свече и что шептала-приговаривала. Закончив обряд, тихо и внятно произнесла своим трескучим голосом, что еще не пришло его время и многое в жизни еще случиться, а убит он будет и умрет в муках от руки белокурого красавчика.
Толстой – яркий брюнет, с изрядно побитой сединой шевелюрой вьющихся волос и если верить старой ведьме, то не он, а другой будет тем, кто убьет его.
Озябнув на ветру, и услышав, как нетерпеливо перебирает ногами продрогший привязанный к дереву конь, Саша встал и направился, ступая след в след своим ранее сделанным шагам назад к лесу. По шкуре коня пробегала дрожь и высоко поднимая голову, животное несколько неистово косило широко раскрытыми глазами, выказывая, таким образом, свое недовольство тем, что конечно не дело это, оставлять разгоряченную лошадь на холоде без попоны в ожидании и в нетерпении, что, наконец, они поскачут с хозяином к дому, теплой конюшне, согреваясь на ходу и выбивая из под копыт смерзшуюся землю с пожухлой травой и комья только ночью выпавшего снега.
В усадьбе, прошагав быстрыми шагами к себе наверх, бросив предварительно шапку и сюртук на кресло в вестибюле, раздосадованный и даже раздраженный всем этим навалившимся на него воспоминанием, Александр присел на кровать и взял разбросанные, исписанные с утра быстрой рукой листки. Глядя на рифмованные строчки, что убегая, вновь увлекли его за собой к таким понятным и приятным ему одному приятелям Онегину и Ленскому, которым он только нынче подарил жизнь и взялся их проводить по самого эпилога. Эпилог намечался, впрочем, нескоро, ибо еще и основной сюжет до конца не прояснился. Как раз в описании был эпизод с дуэлью и листе под вымаранными много раз строками был профиль его противника, – беспощадного к слабостям противников графа Толстого.