Кто-то из отпускников ехал к семье, кто-то в теплые края, мечтая о солнце и море, вине и шашлыках, доступных женщинах, а кто-то просто выбирался из посёлка, не имея ни цели, ни какого-либо плана, осоловев от тяжести полученных утром в кассе предприятия пачек банкнот в карманах и растущего ощущения свободы.
Наставить отпускников по установившемуся в посёлке правилу приехал заместитель экспедиции по хозчасти Иван Андреевич с участковым милиционером Кузьмой Бархатовым. Оглядев критически скучившихся на полянке отпускников, прибывшие стали внушать отъезжающим правила поведения на большой земле. Наставления эти были как своевременными, так и совершенно бесполезными, а главный тезис в наставлениях был прост и прозрачен, как карандаш в стакане, – не пить в дороге, нигде не задерживаться, а ехать прямо к месту, не отвлекаясь на местных проходимцев и шлюх, особенно в аэропорту, куда отпускников вскоре должны были доставить.
– Всем советую, в «Мечту», что на площадке возле аэропорта не заходите вовсе. Там можно без штанов остаться, – давал последние наставления Иван Андреевич, зная по опыту, что непременно кто-то из отъезжающих наставление это нарушит, зайдет в ресторан, что раскинул свои «сети» со столь соблазнительной многообещающей вывеской.
Многие знали, что если надоумится бедолага с невинной мыслью перекусить вкусненько и выпить на дорожку качественного коньяка, – чуток шиканув, то запросто окажется в итоге очень скоро снова в посёлке без денег и документов с серьезно подорванным здоровьем и в совершенно расстроенных чувствах. Место это славилось своим своеобразным гостеприимством, а именно до мелочей отработанным способом отъёма денежных купюр, заработанных горняками и старателями за долгие месяцы и годы тяжелого, часто просто каторжного, труда.
Среди отпускников был и Федя-Байкер, сорокалетний холостяк, оптимист и неприкаянный бродяга, в нескладно сидящем совершено новом черном в белую строчку костюме, белой рубашке с непомерно широким воротом, в ярко-оранжевом галстуке и шикарной фетровой шляпе. Всё это еще пару часов назад висело на вешалке поселкового магазина, а теперь, спешно оказавшись на Фёдоре, несуразно топорщилось, отказываясь признавать в нём своего владельца и избегая облегать его тщедушный организм.
Федор выбирался в отпуск впервые за последние три года и был необыкновенно воодушевлен, но при этом абсолютно трезв, рассчитывая гульнуть культурно по прилёту и отбыть, наконец, в родную деревню, где ждали сына и брата многочисленные родственники.
Своё прозвище Байкер, Федор получил по недоразумению. Любил Федя присочинить, рассказывая о событиях своей или чужой жизни, пофилософствовать на темы ему порой прямо скажем малознакомые. Обычно начиная рассказ, порой на самую банальную тему, ну, типа: «А пошёл я вчера в баню», скоро Фёдор начинал входить в транс и накручивал подробности выхода «в свет» с такой ловкостью и быстротой, что скоро сам забывал конечную цель своего рассказа, оказавшись вдруг совершенно в иной плоскости и временном отрезке исторического процесса.
И вот в один из таких моментов, кто-то из приятелей, долго слушая увлеченно заливающего колокола Федю, обозвал его Байкером, имея в виду, по безграмотности, то, что Федя сочиняет байки.
Тут в разговор встрял второй кореш Феди, заявив, что байкер, это как-то неверно звучит. Вот он читал книгу Конана Дойля про светящуюся в ночи страшную собаку Баскетвиля, убивающую людей, так он жил на улице Байкер Стрит, а потому выходит, что Байкер – это видимо фамилия какого-то деятеля.
– Ну и что? Каждый писатель – врун-сочинитель, так на какой ему улице жить, – возразил приятель, – как раз на улице байкера. И потом, может фамилия у того, в честь которого назвали эту улицу, была Стрит, а Байкер как раз и есть по-ихнему – сочинитель.
– Да нет! – вновь возразил кореш Феди, – я узнавал, стрит – это улица по-английски.
– Ну, тогда всё понятно, – Байкер стрит – улица врунов. А как еще можно назвать людей, сочиняющих такую хрень про светящуюся в темноте собаку?
На том и порешили.