Принц Брауншвейгский, не ожидая такого вопроса, даже растерялся на мгновение.
— Быть пленником вашей красоты, — наконец нашелся он, — может доставить только удовольствие…
— Боже! Вы сегодня слишком любезны, ваше высочество! — воскликнула она. — Если бы я была более суеверна — я бы испугалась…
— Чего?
— Что такая излишняя любезность скрывает за собой какую-то неприятность…
— А вы не суеверны?
— Нимало… Я верю в свою звезду.
Они уже вошли в тронную залу, переполненную приглашенными, низко сгибавшими голову при проходе высоких особ. Оркестр, расположившийся на хорах, грянул польский… Принц Антон замолчал, замолчала и Елизавета, тревожное настроение которой усилилось.
Полонез окончился; в аванзале поставили карточные столы; в галерее, разделявшей тронную залу от аванзалы, стали сервировать ужин. Правительница, задумчивая и точно обеспокоенная чем-то, медленно ходила среди гостей, сопровождаемая Левенвольдом и австрийским послом. Елизавета, страстно любившая игру в ломбер, уселась за карточный стол, выбрав себе партнерами Головкина, Бутурлина и Воронцова. За картами она забыла все тревоги, все опасения, даже развеселилась и не замечала ни ядовитой улыбки, поднимавшей губы принца Антона, ни мрачного взгляда, какой бросила на нее правительница, проходя мимо нее.
Игра была в самом разгаре, когда вдруг к стулу, на котором сидела цесаревна, подошла старшая фрейлина правительницы Мария Аврора Менгден и, наклонившись к ней, шепнула ей на ухо:
— Ваше высочество, государыня великая княгиня желает с вами говорить…
«Вот оно! — как молния, мелькнуло в голове цесаревны. — Начинается…»
Ее высокая грудь нервно колыхнулась, лицо вспыхнуло заревом и сердце так сильно заколотилось, что она сама услышала его стук. Она встала, положила карты на стол и двинулась к маленькому кабинету, где дожидалась ее правительница. И с каждым шагом волнение ее возрастало, сердце билось все скорее и скорее, а щеки окрашивались все ярче.
Когда Елизавета вошла, всеми силами стараясь подавить свое волнение, Анна Леопольдовна, стоявшая посреди комнаты, скрестив руки, метнула на нее суровый взгляд.
— Ваше высочество, — заговорила она, и голос ее зазвучал строго и властно, — отвечайте мне прямо и откровенно, бросите вы или нет свои преступные интриги против меня?
Большого труда стоило цесаревне не пошатнуться, не опуститься в кресло, поддавшись вдруг охватившей ее физической слабости; страшных усилий воли стоило ей ответить, так как был момент, когда ей показалось, что язык не хочет повиноваться ей.
— Я не понимаю вас, ваше высочество, — проговорила она, сказав эту фразу нарочно, чтоб выиграть время, чтобы оправиться.
Анна Леопольдовна сделала нетерпеливый жест.
— Бросьте эти комедии!.. Предваряю вас, что я решительно знаю все… Теперь вам не удастся обмануть меня. И клянусь вам Богом, что, если вы не сумеете оправдаться, — вы отсюда выйдете уже арестованной и лишенной возможности мне вредить…
К счастью Елизаветы, правительница сама была страшно взволнована; она целый день готовилась к этому разговору, и у нее самой теперь пылало лицо и дрожал голос. Поэтому волнение цесаревны не удивило ее, предательская краска на щеках не возбудила новых подозрений, дрожь ее голоса ускользнула от ее слуха.
— Опять старые песни! — воскликнула Елизавета.
— Нет, ваше высочество, — возразила правительница, — не старые… Я была слишком мягка, слишком добросердечна, но теперь мне надоело это…
— И потому только, что вы лишились своей доброты и мягкосердечности, вы хотите сделать меня первой жертвой своего раздражения? — проговорила цесаревна, чувствуя, как в ней крепнут силы, как пробуждается бодрость духа.
— Не играйте словами! — пылко крикнула Анна. — Я потому не хочу быть мягкосердечной, что вы меня обманули.
— Чем?
— Вы принимаете маркиза де ла Шетарди…
— А разве ваше высочество запрещали мне принимать его?
Возражения цесаревны, ее окрепший голос, как всегда, стали действовать на правительницу и пробудили прежние сомнения. Раньше она так была убеждена в виновности Елизаветы, что полагала, заявив ей, что ее замыслы открыты, тотчас же приказать генерал-аншефу Ушакову арестовать принцессу. Теперь же она, чувствовала, что Елизавета слишком твердо отвечает для виновной, и это совершенно отнимало у нее энергию.
— Но вы принимаете Шетарди с преступными целями! — снова крикнула она.
Елизавета понимала, что происходит в душе ее грозного судьи, и решила воспользоваться смущением правительницы. Она гордо и резко ответила: