— Я выбрала, мой друг, — проговорила она. — Будь готов сам и скажи всем, чтоб были готовы…
— Но когда же, когда? — забыв всякий этикет, всякое уважение к цесаревне, вскричал Лесток.
— Еще не знаю, — раздумчиво ответила Елизавета. — Может быть, завтра, а, может быть, и сегодня… Во всяком случае, ступайте и будьте готовы…
Она встала из-за туалета и торопливым шагом направилась в залу, где, по словам Шепелевой, ее ждал Грюнштейн.
Увидев вошедшую цесаревну, преображенец преклонил колено и благоговейно прикоснулся губами к протянутой ею руке.
— Я заставила тебя ждать, мой друг, — ласково проговорила Елизавета. — Уж не посетуй — заспалась нонче…
Преображенец и от ласкового тона ее голоса, и от этих слов покраснел до ушей.
— Ваше высочество! Матушка царевна! Не посетуйте, что я дерзнул явиться, — заговорил он взволнованно и робко. — Такое дело случилось. И от себя, и от своих товарищей усердно вас просим: прикажите ваших супостатов низвергнуть, немцев из Зимнего выгнать…
— Прикажу, прикажу, дружок! Только малость подождать нужно…
— Нельзя годить, ваше высочество! — воскликнул Грюнштейн. — Потому я и прибежал к вам… Завтра вся гвардия в поход выступает, в ночь ноне нам снарядиться приказано…
— Как в поход? — изумилась Елизавета.
— На шведа идти приказано, — пояснил преображенец. — Ноне и приказ поутру нам читали.
Елизавета задумалась. Это неожиданное известие изменяло положение дела. Медлить долее было действительно нельзя. Она ясно теперь понимала план правительницы: гвардию решено удалить из Петербурга, чтобы арестовать ее в это время. Тогда, понятно, некому будет за нее заступиться. Ее раздумье продолжалось бы дольше, если б около нее не прозвучал голос Лестока, незаметно вошедшего в залу.
— Видите, ваше высочество, — сказал он, — медлить нельзя ни минуты… Уйдет гвардия — и дело проиграно.
Елизавета гордо подняла голову. В ней вдруг сказалась дочь Великого Петра. Она как-то вся преобразилась, точно возмужала сразу.
— Вижу, друг мой, — твердо отозвалась она. — Вижу, что более нельзя медлить. Вручаю свою судьбу Господу и полагаюсь на Его святую волю. Подъемлю это дело не для себя, а для блага и счастья государства Российского… Ноне ночью совершим сие действо. Ступай, мой друг, — обратилась она к Грюнштейну, — и скажи своим товарищам, чтоб были готовы встретить меня.
Сказав это, она быстро повернулась, ушла в свою спальню, заперлась на ключ и, упав на колени перед образами, в жаркой молитве просила Создателя осенить ее Своей помощью…
Этот день и для Елизаветы, и для ее приближенных тянулся томительно долго. Все были нервно настроены, все тревожно прислушивались к малейшему внешнему шуму. За обеденным столом сидели, как обыкновенно, очень долго, но кушанья слуги со стола унесли почти нетронутые. Разговоры не вязались. Все, что было нужно, уже переговорили, условились обо всем и теперь сидели молча, изредка скользя глазами друг по другу и чаще всего бросая взоры на часовой циферблат, с нетерпением ожидая, когда стрелки подойдут к двенадцати.
Спокойнее всех была сама цесаревна. На душе ее, правда, было смутно, каждая жилка в ней трепетала, сердце то замирало, то начинало трепетать, но на лице Елизаветы не отражалось душевное волнение. Она точно застыла в ожидании грядущего часа, точно сознавая, что, упади у нее энергия, — растеряются и ее сподвижники, покажи она, что ее обуял страх, — и они потеряют голову…
Наконец, наступила ночь. Часы пробили одиннадцать раз. Цесаревна встала с кресла, опустилась на колени и прошептала, обратив глаза к образу:
— Боже, помоги! Боже, не оставь! Если Ты судил мне совершить сие — дай мне крепость и мощь!..
— Ну, други мои, — поднявшись с колен, обратилась — она к стоявшим поодаль Лестоку, Разумовскому, Шувалову и Воронцову, — пойдемте. Да благословит Господь наше начинание!
В половине первого ночи сани цесаревны выехали из ворот дворца и понеслись к Преображенским казармам. Там уже ее ждали. Заслышав скрип ее саней, солдаты, толпившиеся на дворе, распахнули ворота и на руках вынесли цесаревну из саней.
Елизавета окинула зорким взглядом толпу солдат, подошла к ним величественным шагом и громким, звучным голосом проговорила:
— Ребята, вы знаете, чья я дочь? Хотите ли идти за мной?
Громкий гул сотен голосов, единодушный возглас: «Веди нас, матушка! Давно мы этой минутки ждали!» — был ей ответом.