— Я получил ваше письмо, ваше сиятельство, — проговорил Барсуков, удивленный сообщением Головкина и решившийся во что бы то ни стало разведать, что это за странный двойник его появился на петербургских улицах, — вы изволили писать, что у вас есть ко мне важное дело; извольте сказывать, я к вашим услугам.
— Да, да, верно, есть у меня до тебя дельце, почтенный, только дельце тонкое, нужно его так обделать, чтобы и комар носа не подточил.
Барсуков снисходительно улыбнулся.
— Извольте сказывать, ваше сиятельство, чай, вы меня знаете, а коли не знаете, так слыхали, что я всякое дело обделать смогу.
— Знаю, знаю, потому и позвал. Так вот, послушай-ка: знаешь ты княгиню Трубецкую, вдову, Анну Николаевну?
— Как не знать! Кто ж ее в Петербурге не знает?!
— Так вот, видишь ли, почтенный, нужно мне кое-что об ее жизни поразведать: как она живет, кто у нее бывает и кто бывает чаще, видится ли она с кем тайно и с кем, — словом, всю подноготную, да так разведай, чтоб от твоего глаза ничто не ускользнуло.
Если бы Головкин смотрел на Барсукова, он бы заметил, как по губам того пробежала насмешливая улыбка.
— Вот что, ваше сиятельство, — отозвался Барсуков, — все это мне сведать большого труда не составит, да и думается мне, что для того, чтобы такие пустяки узнать, как-то: в котором часу княгиня встает или спать ложится да в котором часу из дому выезжает, — для этого, пожалуй, моей услуги вам не надобно. Стало быть, если вы за мной прислать изволили, так у вас дело поважнее есть, а посему извольте объяснить, для какой цели вам это все требуется.
Головкин вспыхнул.
— Да зачем же тебе, почтенный, цель-то мою знать?
Барсуков развел руками.
— Стало быть, нужно, если я про то говорю, а иначе, ваше сиятельство, гневайтесь или не гневайтесь, а я, покуда всего доподлинно не узнаю, и за розыски приниматься не стану.
Подумал, подумал Головкин, видит, что ничего не поделаешь, что приходится карты открывать, и объяснил, в чем дело, почему ему желательно за Трубецкой проследить и что ему знать хочется.
— Так вы полагаете, ваше сиятельство, — промолвил, выслушав его, Барсуков, — что княгиня влюблена, и желаете знать, кто ваш соперник?
— Да, да, именно это.
— Может быть, прикажете и убрать соперника, ежели он окажется?
Головкин задумался на несколько секунд и потом отрицательно покачал головой:
— Нет, нет, с этим погодим, это от нас еще не уйдет! Ты только узнай, кто он таков, а там видно будет, что с ним делать.
— Слушаю-с, можете быть спокойны, ваше сиятельство: не пройдет и трех дней, как я обо всем вам точный доклад сделаю! — и, почтительно поклонившись Александру Ивановичу, Барсуков вышел из комнаты.
XIII
В порыве страсти
Барсуков недаром считался прекрасным сыщиком. Не прошло и двух дней, как он знал решительно все, что так интересовало графа Головкина, знал о том, что лошади княгини Трубецкой сшибли на Адмиралтейской какого-то незнакомца, о том, что этот незнакомец провел три недели под кровом княгини и только недавно перебрался от нее на квартиру по Надеждинской улице, разведал о том, что этот незнакомец считается прислугой за будущего мужа вдовы, знал, наконец, и его имя, и его общественное положение. Как он обещал Головкину, он на третий день после разговора с ним явился к нему в дом и сделал вполне обстоятельный доклад о своих розысках.