И действительно, Левашев страшно обрадовался ему. Он дружески пожал руку Баскакова, окинул его теплым дружеским взглядом и проговорил:
— Большое вам спасибо, что зашли! Я давно уже просил Антона, чтобы он как-нибудь свел меня с вами, так как я глубоко виноват перед вами и до сих пор не извинился.
— Какие глупости! — отозвался Василий Григорьевич. — Уж вы-то, во всяком случае, ни в чем не виноваты, так как, благодаря моей шпаге, пролежали целые две недели.
— Да, да, это был ловкий удар, и он уже отчасти искупил мою вину, но все-таки простите меня за эту глупую ссору, которая, фехтуй вы хуже, могла бы окончиться очень печально для вас.
— Ну, а раз этого не случилось, — весело заметил Баскаков, — так об этом и разговаривать нечего. Вы, надеюсь, не посетуете на меня, что я так поздно заявился к вам с визитом?
— Ну, что же теперь за позднее время! И, наконец, я так рад увидеться с вами, что об этом даже говорить не стоит! — ответил Левашев.
Они уселись в том же кабинете, где в памятную ночь дуэли Василий Григорьевич разговаривал с Лихаревым. Прежде чем сесть, Баскаков бросил быстрый взгляд на портрет молодой девушки, висевший над диваном, и его охватило неодолимое желание во что бы то ни стало увидеть наяву милое личико, глядевшее на него теперь из рамки портрета и вызвавшее в нем с первой встречи чувство глубокой симпатии.
Левашев уловил его взгляд и заметил:
— Это — моя сестра. Вы с ней незнакомы, кажется? Да, я и забыл, — с добродушным смехом продолжал он, — что вам негде было с нею знакомиться.
— Вот и ошибся, друг любезный, — вмешался Лихарев, — Василий Григорьевич знаком с твоей сестренкой. Он познакомился с нею как раз в ту роковую ночь, когда ты лежал без сознания.
— Тем лучше, — воскликнул Левашев, — значит, вы встретитесь сейчас со старой знакомой. Маня должна скоро прийти сюда.
Василий Григорьевич, сам не зная почему, покраснел еще сильнее и, чтобы скрыть свое смущение, быстро заговорил, обращаясь к Лихареву:
— А ведь я только что у вас был.
Лихарев вопросительно поглядел на него.
— Какое-нибудь дело есть? — спросил он.
— Да, есть.
— Может, я вам мешаю, господа? — задал вопрос Левашев.
— О нет, нет, нисколько, — отозвался Баскаков. — Я буду даже очень рад, если и вы, Дмитрий Петрович, окажете мне ту же услугу, какую я хочу просить у Антона Петровича.
— Понимаю! — улыбнулся Лихарев. — С кем же у вас, сударь, столкновение вышло?
Василий Григорьевич развел руками.
— Да явился ко мне один господин, ни с того ни с сего нанес мне оскорбление, и я хочу вас просить быть моими секундантами.
Левашев удивленно расширил глаза.
— Да кто же господин этот? Незнакомый вам?
— До сегодняшнего дня я никогда его не видал.
— Так с какой же стати он к вам привязался?
По губам Баскакова пробежала легкая усмешка.
— Да ему, видите, не нравится, что я живу в Петербурге, ему хотелось бы, чтоб я был отсюда как можно дальше. Ну, а так как я пока не имею никакого намерения уезжать отсюда, то мы об этом заспорили, и этот спор и приходится разрешать с оружием в руках.
Лихарев зорко поглядел на молодого человека, улыбнулся в свою очередь и спросил:
— А как фамилия этого человека, которому не нравится, что вы живете в Петербурге?
— Граф Александр Иванович Головкин.
Улыбка, появившаяся на лице Лихарева, расплылась еще шире. Он встал с кресла, на котором сидел, подошел к Баскакову и, нагнувшись к нему, шепнул:
— А хотите, сударь, я вам скажу имя вашей красавицы? Ее зовут княгиня Трубецкая.
Василий Григорьевич вздрогнул и испуганно поглядел на него.
— Откуда же это вы узнали?
Антон Петрович покачал головой и рассмеялся.
— Туг большого секрета быть не может, — опять зашептал он. — Головкина считали женихом княгини, и, следовательно, если вы деретесь с ним, то, конечно, только из-за Трубецкой — в этом никакого секрета быть не может. Ведь правда?
Баскаков молча кивнул головой.
— Так, значит, ехать к графу? — вслух спросил Антон Петрович.
— Да, я был бы очень рад, если вы согласитесь исполнить мою просьбу.
— Конечно, исполним, с удовольствием! Ты, Митя, понятно, не прочь?
— Напротив, я очень рад услужить Василию Григорьевичу, — откликнулся Левашев.