— Изволили звать, ваше сиятельство?
— Да, да, Катюша, пошли, пожалуйста, поскорее кого-нибудь на квартиру к Василию Григорьевичу… Или нет, лучше сходи сама, сходи и узнай, что с ним, здоров ли он, дома ли.
Горничная ушла, а Анна Николаевна, стараясь подавить охватившее ее волнение, стала дожидаться ее возвращения: И этот час, который пришлось провести ей, сгорая от нетерпения и мучась тревожными мыслями, показался ей чуть не целой вечностью. Наконец горничная вернулась. Когда она вошла в комнату, Анна Николаевна не выдержала и воскликнула:
— Ну, что, что с ним такое?
— Не знаю, ваше сиятельство, — отозвалась девушка, — их дома нету.
— А давно он ушел?
— Вчерашний день еще ушли, даже дома не ночевали.
То, что казалось простым и обыденным для горничной, положительно повергло в ужас Анну Николаевну.
Теперь она не сомневалась, что с Баскаковым случилось что-то ужасное. Ей ни на минуту не пришла в голову мысль, что Василий Григорьевич мог случайно запоздать и остаться ночевать у какого-нибудь приятеля. Она была уверена, что если он не ночевал дома, так это только потому, что на него напали по приказанию Головкина, что, может быть, теперь он лежит где-нибудь раненый или убитый. Разгоряченное воображение даже нарисовало ей ужасную картину. Она точно видела перед собой труп Баскакова, труп, залитый кровью, брошенный на одной из пустынных улиц Петербурга. И ужас, вызванный в ней этой картиной, был настолько силен, что она закрыла лицо руками и должна была призвать на помощь всю силу воли, чтобы не разразиться отчаянными рыданиями.
Припадок бессилия продолжался у нее очень недолго. Как тигрица, готовая защищать своего детеныша, попавшего в опасность, она, полная сознанием, что человеку, так беззаботно любимому ею, может грозить неприятность, что, может быть, он попал в какую-нибудь ловушку, почувствовала прилив внезапно проснувшейся энергии и, быстро вскочив со стула, приказала горничной:
— Поди, вели заложить лошадей, я сейчас уезжаю.
А не больше как через полчаса она уже выходила из своей кареты у подъезда Софьи Дмитриевны, ее единственной подруги, с которой она не могла не поделиться своим горем.
Софья Дмитриевна, когда ей доложили о приезде княгини Трубецкой, торопливо вышла ей навстречу и положительно перепугалась, взглянув на бледное, как полотно, точно сразу осунувшееся лицо своей приятельницы.
— Анюта, — воскликнула она, — что с тобою? Что такое случилось? Ты на себя не похожа.
Анна Николаевна, нервы которой были натянуты до невозможности, не выдержала и отчаянно разрыдалась.
— Будет, голубчик! — стала утешать ее Соня. — Как бы горе ни было велико — слезами все равно не поможешь. Пойдем-ка лучше ко мне в спальню, успокойся и расскажи мне все подробно.
Трубецкая, как послушный ребенок, пошла, поддерживаемая своей подругой, силясь удержать слезы, струившиеся по щекам, но совсем не облегчавшие ее. Софья Дмитриевна подождала, пока она успокоилась, и только затем решилась повторить свой вопрос.
— Ну, что такое случилось? Рассказывай! Кто тебя огорчил?
Она нарочно старалась взять шутливый тон, нарочно заставляла себя улыбаться, но в то же время видела, что Трубецкая расстроена слишком сильно, что несчастье, которое ее потрясло, должно быть велико.
— Баскаков пропал, — медленно ответила Анна Николаевна, с трудом сдерживая рыдания.
— То есть как пропал? Бросил тебя, уехал из Петербурга?
Этот наивный возглас заставил Трубецкую улыбнуться сквозь слезы.
— Ну! Вот еще! — проговорила она. — Как могут приходить тебе в голову такие глупости? Неужели ты думаешь, что, если бы это случилось, я могла бы поддаться такому отчаянию? Это — обида самолюбию, а самолюбие не так чувствительно, как сердце.
— Так куда же он делся?
— Вот в том-то и дело, что я решительно ничего не знаю. Он должен был сегодня прийти ко мне в два часа, как приходил постоянно, каждый день, и не пришел. Я посылала к нему домой, и дома его нет. Мало того, он даже не ночевал сегодня дома.
— И ты думаешь…
— Я думаю все, что может прийти в голову расстроенной женщине. Нет никакого сомнения, что с ним что-то произошло, что его что-то задержало, и понятно, что это не без участия Александра Ивановича.
Софья Дмитриевна испуганно расширила глаза.
— Тебе кажется, что тут замешан Головкин?
Трубецкая утвердительно кивнула головой.
— Несомненно! Он не из таких, чтобы прощать обиду, которую я ему нанесла.
— Но ведь он же не знает о твоем романе?
— Ах, Боже мой, разве это так трудно узнать?