— Нет, он не принадлежит ко двору! Да разве это не все равно, ваше высочество? Разве не все равно, для кого сделать доброе дело: для человека ли, имеющего титул и герб, или для простого гражданина нашего отечества? Наконец, я прошу вас об этом, я, княгиня Трубецкая… Неужели вам еще мало и этого?
Щеки правительницы залило краской.
— Не можете же вы мне приказывать, сударыня! — язвительно заметила она. — Я не сомневаюсь в том, что род Трубецких — очень старый род, но не забудьте все-таки, что я — мать императора… Наконец, довольно об этом! Я вам ничем не могу помочь. Прощайте, сударыня! — и, повернувшись, она вышла из приемной, оставив Трубецкую, совершенно ошеломленную и этими словами, и этим быстрым уходом!
Анна Николаевна хрустнула пальцами рук и, еле сдерживая подступившие к глазам слезы, поспешила выйти из дворца. Усевшись в карету, она задумалась о том, что ей теперь делать. Неужели же так и оставаться в неведении относительно Баскакова, неужели у нее нет никакой возможности спасти его? На мгновение было мелькнула мысль ехать к начальнику тайной канцелярии Андрею Ивановичу Ушакову, но она тотчас же отказалась от этой мысли. Она слишком хорошо знала Ушакова и была уверена, что из этого ровно ничего не выйдет. Слащавый и любезный вне своей деятельности, Ушаков не трогался ничьими просьбами, ничьими слезами. Ей, княгине Трубецкой, обидно было получить отказ от правительницы, неужели она должна была дойти до такого унижения, чтоб выслушать отказ и от Ушакова?
Между тем кучер, ожидая, пока княгиня отдаст приказание, куда ехать, все еще сдерживал горячившихся лошадей, и карета Трубецкой продолжала стоять у подъезда Зимнего дворца. Анна Николаевна наконец очнулась, заметила это и крикнула кучеру:
— Что же ты стоишь?
— Куда прикажете ехать, ваше сиятельство?
Этот вопрос смутил ее и заставил снова задуматься. Но на этот раз раздумье продолжалось недолго. Она вдруг решила повидаться с Головкиным, поймать его врасплох и заставить его рассказать о том, что он сделал с Василием Григорьевичем. И она отдала приказание кучеру ехать на Английскую набережную.
Граф Головкин и удивился, и обрадовался, когда ему доложили, что его желает видеть княгиня Трубецкая. Он со всех ног бросился в залу, куда уже прошла молодая женщина, и воскликнул:
— Анна Николаевна, вот неожиданность! Неужели вы простили вашего верного раба и сменили гнев на милость? — он схватил руку молодой женщины и прижался к ней губами, но Анна Николаевна резко выдернула у него свою руку и, не будучи в силах сдерживаться, проговорила:
— Оставьте эти комедии, граф! Меня они не обманут, да и будет гораздо лучше, если мы поведем с вами дело начистоту.
Александр Иванович сразу понял, на что она намекает, и его лицо, оживленное было радостной улыбкой, приняло обычное злое выражение. Однако он решил не показывать и вида, что он понял княгиню, и тем же слащавым тенорком отозвался:
— Какие комедии? О чем вы говорите? Неужели уж вы меня так презираете, что не верите тому, что я искренне рад вашему приезду? Меня можно подозревать в чем угодно, только не в отсутствии любви и уважения к вам.
— Если бы вы меня уважали, — презрительно заметила Трубецкая, — вы не говорили бы мне о своей любви.
Головкин покраснел от этого презрительного, обидного тона, но сдержался и на этот раз.
— Что делать? Я слишком люблю вас, чтобы даже мысленно отказаться от этого. Но ведь я не думаю, — перебил он себя, — что вы приехали только затем, чтобы сказать мне в лицо уже знакомую мне истину.
— Да, вы не ошиблись! Я приехала к вам по более важному делу.
Анна Николаевна устремила на Головкина вызывающий взгляд. Он торопливо и смущенно опустил голову, чтобы скрыть искорки, вспыхнувшие в его глазах.
— Скажите мне, ваше сиятельство, — спросила Трубецкая, говоря нарочно медленно, как бы подчеркивая свои фразы, — честный вы человек или нет?
Щеки Головкина опять покрылись румянцем, и он воскликнул раздраженным, резким голосом:
— Княгиня, как я вас ни люблю, но я не позволю даже вам оскорблять меня!
Анна Николаевна презрительно рассмеялась.
— Я ведь не выразила сомнения, — сказала она, — а просто задаю вопрос и, кажется, имею полное право задать такой вопрос, потому что некоторые факты заставляют меня сомневаться в вашей честности, граф.
— Княгиня! — уже угрожающим тоном воскликнул Головкин.
Но его возглас, его загоревшийся злобой взгляд не испугали Трубецкую; напротив, чем больше злился и волновался он, тем она внешне становилась более и более спокойною.