— О, что до этого, — отозвался незнакомец, — то я совсем не имею инструкции лишать вас света. Здесь вы помещены только на время, и я могу вас перевести в более удобную и более светлую комнату. Если вам угодно, то пойдемте со мною.
— О, еще бы не угодно! — вырвалось у Баскакова.
Агент отворил дверь, взял под руку Василия Григорьевича и вместе с ним вышел в коридор, с обеих сторон которого чернели дверные амбразуры. В коридоре было сумрачно, он освещался слабым светом, падавшим из двух фонарей, прикрепленных к стенам, но и этот полумрак после абсолютной темноты, в которой пробыл так долго Василий Григорьевич, обрадовал Баскакова и заставил его облегченно вздохнуть. С невыразимой радостью, как человек, который вдруг прозрел после долгой слепоты, Баскаков оглядывался по сторонам и вдруг вздрогнул. Его взгляд упал на фигуру Преображенского офицера, сидевшего в глубине коридора и показавшегося ему донельзя знакомым. Да, он не ошибся; это был не кто иной, как поручик Милошев, с которым он так недавно виделся у Лихарева. Он сделал радостное движете, хотел даже крикнуть ему, но в это самое время агент тайной канцелярии, шедший с ним рядом, остановился у одной из дверей, и, пропуская вперед своего пленника, проговорил:
— Вот, пожалуйте сюда, здесь вам будет гораздо удобнее и гораздо светлее.
Каземат, в который вошел теперь Баскаков, был так же неказист по обстановке, но зато в нем была койка, а кроме того — и самое главное — он освещался дневным светом, падавшим через узкое, защищенное толстой решеткой окно.
До сих пор Василий Григорьевич совершенно не полюбопытствовал взглянуть на лицо своего спутника. Но теперь, когда они вошли в каземат, Баскаков обернулся к нему, чтобы поблагодарить за перемену помещения, и вдруг замер от изумления при одном взгляде на человека, стоявшего перед ним. Ему показалось, что он заглянул в зеркало. Перед ним стоял человек, до того похожий на него, Баскакова, словно он был не только его родным братом, но его двойником.
Незнакомец заметил изумление, отразившееся на лице Василия Григорьевича, и с улыбкой спросил его:
— Вы, кажется, удивляетесь нашему сходству?
Баскаков вдруг вскрикнул. Он вспомнил встречу в герберге на Невском через несколько дней после приезда в Петербург, вспомнил и дуэль на Царицыном лугу, вспомнил свой разговор с Лихаревым после этой дуэли, вспомнил даже слова Антона Петровича: «Я не скажу вам имени вашего двойника, но, если вам когда-нибудь придется встретиться с ним, вы должны убить его без сожаления, как убивают гадину, попавшуюся на дороге».
— Но кто же вы, кто? — диким криком вырвалось у Баскакова.
— Я уже сказал вам: я — агент тайной канцелярии. Зовут меня Барсуков, и я, поверьте, нисколько не виноват в странней игре природы, создавшей нас так похожими друг на друга. Впрочем, — прибавил он с легкой улыбкой, — эта игра природы вам на пользу. Я не могу сделать зло человеку, так удивительно похожему на меня, и если вам угодно, то я могу вас избавить от знакомства с застенками тайной канцелярии.
В тоне, каким он произнес эту фразу, слышалось что-то донельзя фальшивое, но Василий Григорьевич не обратил на это внимания и, обрадовавшись возможности спастись, горячо воскликнул:
— О, еще бы мне не было угодно! Я не знаю, что бы я и сделал, лишь бы вырваться отсюда. Спасите меня, и я сумею вас отблагодарить.
— Я в благодарности не нуждаюсь. Выслушайте меня, и, если вам угодно будет принять мои условия, я сделаю для вас все, что возможно.
— Условия? Какие условия?
— Первое и самое главное: вы должны тотчас же покинуть Петербург.
Василий Григорьевич насторожился и бросил подозрительный взгляд на своего собеседника.
— Странное условие! — пробормотал он. — Кому же я здесь мог помешать?
Барсуков пожал плечами.
— Очевидно, есть люди, которым вы мешаете, — многозначительно произнес он. — Да разве вам не все равно, где жить? Разве вас к Петербургу что-нибудь особенное привязывает?
Василий Григорьевич на минуту задумался. Ему показалась странной последняя фраза его собеседника. По тону, каким он произнес ее, было заметно, что он знает, какая связь существует у него с Петербургом, знает, что ему не безразлично покинуть теперь приневскую столицу. Но затем легкая усмешка дрогнула под усами Баскакова. Ему мелькнула одна мысль, которую он захотел тотчас же привести в исполнение.
— Скажите, — спросил он самым невинным тоном, — вы это говорите от себя или действуя тоже по чьему-нибудь приказанию?