Милошев досадливо пожал плечами.
— Но в таком случае, — воскликнул он, — они могли остаться у вашей кареты…
— А разве это не все равно?
— Да-с, не все равно! Это не допускается правилами, и я этого не потерплю…
На тонких губах Головкина пробежала злая улыбка.
— А я иначе не согласен драться, — проговорил он. — Я сделал господину Баскакову честь и обнажаю оружие, но я не могу вполне довериться ему…
Преображенец на этот раз побледнел от гнева и сделал угрожающее движение в сторону Головкина.
— Послушайте, сударь! — крикнул он. — Ваша наглость переходит всякие границы… Вы оскорбили этим замечанием меня, как секунданта господина Баскакова, и я тоже требую у вас сатисфакции…
Злая улыбка опять появилась на губах графа и задержалась в глубине его глаз.
— Вот видите! Стало быть, и вы — ноне мой противник… Тем более я желаю, чтоб мои люди остались здесь. Иначе я не буду драться и сейчас же уеду…
Он нарочно эту фразу сказал возможно громче, чтоб она долетела до Баскакова. И Баскаков услышал эти слова, нервно обернулся, сделал несколько шагов и спросил у Милошева:
— О чем вы спорите с его сиятельством?
Милошев, взволнованный донельзя, задыхаясь и захлебываясь, объяснил, из-за чего вышел спор.
Будь Василий Григорьевич иначе настроен, не будь он совершенно равнодушен к своей судьбе, он, наверное, стал бы протестовать. Но теперь он только желал одного — как можно скорее закрыть глаза, чтобы не видеть ни блеска солнца, ни голубого неба… И, резко махнув рукой, он воскликнул:
— Ну, стоит ли спорить о таких пустяках?.. Если его сиятельству угодно иметь своими секундантами лакеев — это его дело. Давайте шпагу!.. — и он почти вырвал у растерявшегося преображенца одну из шпаг, которые этот держал в руках.
Милошеву ничего не оставалось более, как покориться, и он протянул другую шпагу Головкину.
Баскаков взмахнул шпагой и быстро пошел на своего противника, нарочно став таким образом, что лучи солнца били ему прямо в глаза и совершенно слепили зрение. Головкин ждал его, вытянув руку, в которой вздрагивал стальной клинок.
Вдруг Александр Иванович взмахнул оружием, и тут произошло нечто совсем неожиданное. Один из гайдуков, стоявший сзади Милошева, выхватил из кармана пистолет и почти в упор выстрелил в офицера. Тот вскрикнул и замертво рухнул на землю. В то же самое время остальные трое графских слуг бросились на ошеломленного этим неожиданным выстрелом Баскакова, повалили его, и, прежде чем он успел опомниться и сообразить, что произошло, они уже скрутили его веревкой по рукам и ногам, так что он не в силах был пошевельнуться.
Головкин подошел к нему, толкнул ногой и проговорил с злобным смехом:
— Что, сударь? Помогла тебе твоя опытность и осторожность? Теперь ты уж не попадешься мне больше на дороге…
— Негодяй! — крикнул Баскаков, который в душе был даже рад этой развязке и теперь с каким-то жгучим нетерпением ожидал, чтобы его грудь пронизала смертельная пуля.
Но он ошибся. Головкин придумал для него другую казнь.
— Ну, ребята, — сказал он своим гайдукам, — пустите-ка этого молодчика поплавать в Неве… Это охладит его пылкие чувства!..
И, злобно расхохотавшись, Александр Иванович зашагал к своей карете, а его гайдуки, схватив связанного Баскакова, подняли, раскачали его и швырнули в воду…
IX
Новые тревоги
Анна Леопольдовна потянулась, зевнула и открыла глаза. Взгляд ее, еще подернутый дымкой дремоты, упал на лицо Юлианы, стоявшей около ее постели.
— Разве так поздно, Лина? — лениво спросила она.
— Конечно, поздно. Скоро час…
Правительница приподняла голову от подушки, кинула быстрый взгляд на окно, пропускавшее слабые лучи какого-то мутного, сероватого света, и прошептала:
— Неужели час? А на улице так мрачно, словно только что рассвело…
Юлиана рассмеялась, и из ее полуоткрытых губ блеснули два ряда ровных красивых зубов.
— Ну, сегодня, ваше высочество, — заметила она, — вам придется примириться с этим мрачным освещением… Ночью шел снег, а теперь туман затянул все улицы…
Анна Леопольдовна поднялась, села на край кровати и, болтая босыми ногами, захлопала в ладоши.
— Ай, какая прелесть! Ты говоришь, выпал снег… Значит, можно ездить на санях?
— Можно, ваше высочество.
— Вот как славно! — искренне, как ребенок новой игрушке, обрадовалась правительница. — Мне так давно хотелось покататься на санях, подышать свежим воздухом… Пошли, дружок, моих камеристок, пусть меня оденут — мне самой что-то сегодня лень одеваться, — а сама распорядись, чтоб были готовы сани… и как можно скорее. Мы с тобой поедем кататься…