Баскаков понял, что он может сломить ее упрямство только откровенностью, и, чувствуя, как бледнеет, глухо сказал:
– Я это знаю, но я оскорбил бы вас, если бы остался здесь долее.
Анна Николаевна еще не поняла, но ее сердце охватило смутной надеждой.
Она быстро схватила его за руку и воскликнула:
– Не томите меня более, довольно загадок, я требую от вас правды, одной только правды!..
– Если так, – отозвался он упавшим голосом, – выслушайте, но не сердитесь на меня. Я, конечно, понимаю, что моей дерзости нет имени, я понимаю, что за вашу заботливость и ласку я бы не должен был отплатить вам так, но не вините меня очень, Анна Николаевна! Моя молодость извиняет меня. Я не мог, видя вас постоянно около себя, любуясь вашим лицом, слушая ваш нежный, ласковый голос, не проникнуться к вам такою сильной привязанностью, которая теперь превратилась в любовь. Я знаю, что это дерзко, почти безумно с моей стороны, но я не в силах совладать со своим сердцем и потому-то и бегу от вас, чтобы не оскорблять вас своим присутствием, своею дерзостью, своею неразумною любовью.
Он окончил, не смея поднять на нее глаз, и стоял опустив голову, как приговоренный к смерти, ожидая услышать ее гневный голос, ее сухое приказание уезжать как можно скорее, ее насмешливый совет поскорее излечиться от этой страсти, зародившейся в его сердце. Но вместо этого он вдруг почувствовал, что две нежные, горячие ручки охватили его шею, что к его бледному лицу прислонилось другое лицо, горевшее ярким румянцем, и веселый взгляд черных глаз впился в его глаза. И в ту же минуту он услышал нежный шепот, наполнивший все его существо неизъяснимым блаженством:
– Глупый, и ты хотел бежать от меня? И ты не понял, что я люблю тебя, что твоя любовь для меня не оскорбление, а счастье?
И, слыша этот шепот и видя перед собою полураскрытые, так и манившие к поцелую губы, только что произнесшие эти слова, совершенно забывшись от неудержимого восторга, Баскаков прильнул к этим горячим губам своими губами и замер в долгом поцелуе.
XI
Встреча
Лихарев страшно изумился, когда к нему в квартиру вошел Василий Григорьевич Баскаков.
– Вот тебе раз! – воскликнул он. – Вот не ожидал-то! Значит, вы опять прибыли в наши Палестины[35]?
Баскаков весело расхохотался.
– Вы еще более удивитесь, – сказал он, отвечая на пожатие Лихарева, – когда узнаете, что я даже не покидал Петербурга.
Антон Петрович развел руками:
– Признаюсь, история! Где же вы все это время прятались?
Баскаков махнул рукой:
– Ох, уж лучше и не спрашивайте! Могу сказать только одно, что, очевидно, я родился, как говорят астрологи, под звездою приключений. Уйдя тогда от вас с твердым намерением тотчас же отправиться на почтовый двор, чтобы уехать в Москву, я был сшиблен и чуть не растоптан лошадьми быстро мчавшейся кареты, а очнувшись и придя в сознание, увидел себя в каком-то земном раю.
– В котором и провели весь этот месяц? – расхохотавшись, проговорил Лихарев. – Поздравляю, поздравляю, мой друг! Ну, кто же она, эта владычица ваших тайных дум и грез?
Василий Григорьевич покраснел и смущенно замялся.
– Не говорите, не надо, – быстро заметил Антон Петрович, – я совсем не хочу врываться в вашу душу и совсем не требую, чтобы вы открыли мне свои тайны. Скажите-ка вы мне лучше, что вы намерены с собою делать? Думаете ли вы остаться в Петербурге или уедете обратно в Москву?
Баскаков подумал несколько мгновений.
– Я бы очень хотел, – отозвался он после раздумья, – остаться в Петербурге, но принужден буду поехать в Москву.
– Это зачем же? Если ваше сердце остается на невских берегах, так оставайтесь и вы сами.
– Не могу, срок моему отпуску кончается, и мне необходимо вернуться на службу.
Лихарев махнул рукой:
– Это, батенька, пустяки, об этом теперь и разговаривать нечего. Теперь времена переменились, и я знаю некоторых лиц, которым стоит только шепнуть одно словечко, чтобы вас тотчас же перевели на службу в Петербург.
– В самом деле? – обрадовался Баскаков. – Это можно сделать?
– Да хоть сейчас же. Вот, садитесь к моему столу, там есть и бумага, и перья, пишите прошение о своем переводе, и не пройдет нескольких дней, как вы будете перечислены.
Василий Григорьевич не заставил повторять приглашение, тотчас же уселся у письменного стола и принялся торопливо скрипеть пером. А пока он писал, Лихарев медленно прохаживался по комнате, пуская густые клубы дыма из длинного, обмотанного разноцветным бисером чубука[36].