– Слышите, сударь, – шепнул Лесток Вальденкуру, опять очутившись рядом с ним. – Эта игра, надеюсь, стоит свеч…
– Энтузиасты! – усмехнулся Вальденкур.
– Не энтузиасты, а сила…
Вальденкур хотел что-то заметить, но Лестока уже около него не было.
– А позвольте, сударь, – спрашивал его в эту минуту измайловский майор Грибков, – позвольте узнать, не ведомо ли вам, долго нам еще эту иноземщину терпеть? Может, вы осведомлены, когда ее высочеству угодно вас будет призвать и совершить сие действие?
Лесток развел руками, не зная, что ответить на этот вопрос, но его выручил Воронцов.
– Кажется, – заговорил он своим мелодичным, звучным голосом, – об этом еще у Германа Генриховича не было случая поговорить с цесаревной, но я о сем с нею говорил, и говорил не далее как сегодня. Ее высочество сие действо в долгий ящик откладывать не намерена… Точно ли так она думает поступить или еще перерешить – утвердительно не скажу, но выразила она такое свое мнение, чтобы быть сему на Крещенье. Когда войска на крещенский парад соберутся – она выйдет к ним и попросит их заступы…
Лесток поглядел на Воронцова и даже плечами повел. «Ишь, врет, шельмец, бровью даже не моргнет!» – подумалось ему.
Но он ошибался. Воронцов не врал. Как раз именно сегодняшним утром Елизавета разговорилась с ним по этому поводу и высказала намерение произвести переворот во время крещенского парада.
– Так и запишем, – заметил Лихарев. – Хоть и долгонько еще до Крещенья, ибо ноне только десятое ноября, – ну да все ж лучше поздно, чем никогда…
– Так, значит, – снова спросил Лесток, – ее высочество может на вас, государи мои, надеяться?
– Может, может! Как на каменную гору! – гулким хором грянули все.
Важный вопрос был порешен, и снова в бильярдной зазвучали смех, шутки, начался шумный говор. Лесток высунулся в дверь и зычно крикнул:
– Вина! Да больше!
Вино тотчас же появилось, захлопали пробки, стаканы зазвенели, сталкиваясь один с другим, голоса сделались оживленнее, и скоро началась настоящая попойка.
– Так и ты наш? – спрашивал своего двоюродного брата Николай Львович Баскаков, снова только что появившийся на горизонте петербургской жизни.
– Наш, наш! – с веселым хохотом ответил за Василия Григорьевича Лихарев. – Если бы ты не пропадал столько времени, так давно бы знал об этом.
Полное лицо Николая Баскакова залило густым румянцем.
– Я не пропадал, – отозвался он, – а был занят делами.
– Амурными, конечно, – поддержал его Левашев, скрадывая под усами насмешливую улыбку.
– Почему же непременно амурными? – вызывающе спросил Николай Львович.
– Потому что ты по преимуществу состоишь на действительной службе в департаменте богини Киприды. Вот я тебя знаю, – продолжал тем же ироническим тоном Левашев, – скоро шесть лет… и за эти шесть лет слышал по меньшей мере о сотне твоих романов. Готов вот и сейчас спорить на что угодно, что ты нам расскажешь сейчас о новом романе…
– А вот и не расскажу! – хитро возразил Николай Баскаков, залпом выпивая свой стакан.
– Однако ты не споришь, что у тебя есть новый роман! – воскликнул Дмитрий Петрович.
Василий Григорьевич изумленно поднял глаза на своего двоюродного брата.
– Как новый роман?! – проговорил он. – А история со вдовушкой, спасенной от злодея-брата? Ведь ты же хотел на ней жениться?
Николай Львович покраснел до ушей, а Левашев и Лихарев звонко рассмеялись.
– Эх, Васенька! – укоризненно заметил Лихарев. – Не смущай ты своего братца воспоминаниями о прошлом. Охота тебе помнить какую-то вдовушку, о которой Николай и думать забыл! Наш Николенька – дон жуан петербургский… У него что ни день, то новый роман, что ни час – то новая вдовушка!
Николай Баскаков стукнул кулаком по столу.
– Ан и врешь! – воскликнул он. – На этот раз у меня совсем серьезная авантюра…
– А давно ли началась?
– С месяц…
– Ну, так через неделю будет другая, и еще серьезнее! – И Лихарев, сказав это, расхохотался; рассмеялся и Левашев; даже на губах Василия Григорьевича скользнула усмешка.
– Смейтесь… смейтесь! – хмуро пробурчал Николай Баскаков, доливая рейнским наполовину опорожненный стакан. – Вам хорошо смеяться, а у меня на сердце, может, кошки скребут.
– Это все из-за авантюры этой?
– Понятно, из-за нее.
– Да кто же твой предмет?
Николай Львович задумался на мгновение и потом, оглянувшись по сторонам и видя, что кругом никто не обращает на них внимания, ответил:
– Я и сам того не знаю.
На лицах его собеседников отразилось неподдельное изумление.