– Ах, барышня, барышня, какое несчастье!
Маня, и без того напуганная, теперь буквально похолодела.
– Что случилось, Михайлыч?
Старик всплеснул руками.
– И сказать-то боюсь; вы уж не пужайтесь оченно-то, может, даст Бог, выживет.
Девушка пошатнулась, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, и едва удержалась за спинку подвернувшегося под руку кресла.
– Кто выживет? – воскликнула она. – Что ты болтаешь? О ком ты говоришь? Разве с батюшкой что приключилось?
Дворецкий отмахнулся рукой:
– Да нет, сударыня, я не про то! Их превосходительство, слава тебе господи, в добром здравии пребывают, а с братцем вашим, с молодым барином, несчастие приключилось.
– С Митей?
– Так точно-с.
– Да что же такое, не томи ты, ради бога!
– Привезли его, значит, и едва они дышут, потому как с кем-то на дуэли дрались… совсем ровно мертвый.
Девушка уже не слушала старика. Она опрометью бросилась вниз, в комнаты своего двоюродного брата, и, вбежав туда, увидела Митю лежавшим на диване, бледным как смерть, с еле заметно вздымавшейся грудью, а около него Лихарева и какого-то совершенно незнакомого ей господина, который был не кто иной, как Баскаков. Лихарева она хорошо знала, Баскакова же приняла за доктора, и потому, не обращая никакого внимания на то, что едва одета, что через плохо застегнутое платье просвечивает тело, она бросилась к постели брата и, пытливо вглядываясь в его мертвенно-бледное лицо, стала жадно прислушиваться к его хриплому дыханию. Лихарев быстро подошел к ней и проговорил:
– Не волнуйтесь, Марья Васильевна; ничего опасного решительно нет, мы уже послали за доктором, и, кроме того, я осмотрел рану, и рана совсем не серьезна… я поручусь головой, что через две недели он будет снова на ногах.
– За доктором? – удивленно переспросила девушка, бросая пытливый взгляд на незнакомое ей лицо Баскакова.
– Да, да, нужно сделать ему перевязку, а кстати, дать чего-нибудь успокоительного.
– Он дрался на дуэли? – спросила девушка.
Лихарев покраснел, замялся, но потом, вспомнив, что лгать совершенно бесполезно, что причина раны Левашева чересчур ясна, кивнул:
– Да, у него вышла небольшая стычка.
– С кем?
Лихарев опять замялся; на этот вопрос было ответить гораздо труднее, так как приходилось назвать Баскакова, бывшего здесь же. Но его выручил сам Василий Григорьевич.
– Вы хотите знать с кем? – сказал он. – Со мною.
Маня вздрогнула и почти отшатнулась в сторону.
– С вами? – протянула она изумленно, и в ее глубоких черных глазах засверкали гневные огоньки.
По лицу Василия Григорьевича пробежала печальная улыбка.
– Вы, конечно, изумлены тем, что я, убийца вашего брата, нахожусь в вашем доме; но я не мог оставить его беспомощным на сыром воздухе и помог господину Лихареву донести своего противника сюда, а во-вторых…
– Во-вторых, – быстро перебил Лихарев, уже оправившийся от смущения, – во-вторых, я должен сказать всю правду, и вы, конечно, поверите мне, Марья Васильевна, так как я никогда не лгал. Он, – и он кивнул на Баскакова, – не только не может быть назван убийцей, но и я, и Дмитрий глубоко виноваты перед ним. Эта дуэль вышла по какому-то роковому недоразумению. Мы затеяли с господином Баскаковым ссору, мы хотели его убить, но, к счастью, Бог не допустил этого.
Девушка изумленно расширила глаза.
– Убить!.. – прошептала она. – За что?
– Я говорю, что тут вышло роковое недоразумение. Все дело в том, что мы приняли господина Баскакова за другого, за нашего врага. Я бы не сказал этого, – продолжал он, – но я не хочу, чтоб вы его в чем-нибудь обвиняли, чтоб вы относились к нему враждебно, и вы сделаете очень хорошо, если протянете ему руку, тем более что он – родственник знакомого вам человека, он – двоюродный брат Николая Баскакова.
Маня, проникшаяся безотчетной симпатией к Василию Григорьевичу при первом взгляде, упавшем на его красивое лицо, была скорее опечалена, чем возмущена тем, что этот такой красивый, такой симпатичный молодой человек оказался убийцей ее кузена. Теперь же, когда она услышала слова Лихарева, ее сердце радостно забилось, и она, покраснев и потупив глаза, протянула Баскакову руку, но в то самое время, когда Василий Григорьевич робко коснулся своей рукой ее руки, она заметила беспорядок в своей одежде, заметила расстегнутую грудь платья и, вспыхнув до корней волос, быстро выбежала из комнаты, чуть не сбив с ног старичка Германа, бывшего их домашним врачом и входившего в это время в дверь.