Как я и предполагал, я не испытываю негативных эмоций от присутствия Катерины в моей квартире. Даже наоборот – мне нравится, что она рядом, что она ходит по этим комнатам, рассматривает книги и фотографии. Мои родители собрали в свое время неплохую библиотеку, а я взял на себя обязательство – в память о них сохранить ее во что бы то ни стало. Время от времени я продолжаю пополнять библиотеку наиболее достойными, на мой взгляд, современными авторами. К сожалению, таковых немного, но они есть.
Вижу, что Кате слегка неловко, поэтому, чтобы снять напряжение, предлагаю выпить чаю. Девушка с радостью соглашается. Оба идем на кухню, я ставлю чайник и достаю чашки и прочее, что полагается в таких случаях.
Я не прочь перевести наши отношения в более взрослую плоскость, но чувствую, что Катя еще не готова к этому. А торопить её я не хочу – слишком боюсь обидеть. Со мной такое впервые, чтобы я настолько трепетно относился к девушке. Мне хочется ее оберегать, защищать, спрятать от всего мира и никому не показывать, это – только моё сокровище. Я бы приходил домой и как тот чудик из «Властелина колец», протягивал бы руки к Катькиному хрупкому соблазнительному телу и стонал бы в экстазе: «Моя пре-е-е-елесть!».
Только Катерина Витальевна не из тех девиц, что будут у окна сидеть, да носки вязать. Планы у нее наполеоновские – защита диплома, поиск работы и карьера. Современные девушки – они такие. Впрочем, как только впереди маячит перспектива удачного замужества, многие мигом забывают о своих планах и принципах. Но Катя и в самом деле дома сидеть не будет, это я уже понял – такую целеустремленную и способную к наукам барышню еще поискать надобно.
Дальше поцелуев и обнимашек у нас дело пока не дошло. Начинаю подозревать, что моя Катерина Витальевна – девственница. Знаю, звучит феерично неправдоподобно – двадцать три года, последний курс института и – девственница? Спросить ее в лоб об этом, что ли? Лучше не буду – боюсь, еще больше засмущается.
И тут она сама внезапно поднимает эту тему:
– Дима, мне кое-что сказать тебе надо.
Вижу, что она мнется и ерзает на стуле, покраснела вся как помидор.
Про себя смеюсь. Но внешне – ни-ни! Обидится еще, убежит. Делаю максимально серьезное лицо и вопросительно смотрю на Катьку.
Она продолжает:
– Ну, мы же с тобой как бы встречаемся? То есть – мы вместе?
– Угу. – Жду, что она скажет дальше.
– Наверное, у нас должен быть секс? – Теперь она покраснела еще больше, мне кажется, что если её раздеть, то она будет вся красная, вплоть до пальчиков ног. Проверить, что ли? Так, мысли о раздевании пока в сторону! У нас вроде как серьезный разговор. Волевым усилием возвращаю себя к нити разговора, в частности – к Катиному вопросу о том, должен ли у нас быть секс.
– Наверное, должен быть. – Еле сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть прямо в кружку с горячим чаем.
– Ну вот, я давно хотела тебе сказать – я в принципе не против, но я не умею ничего, я… У меня никого раньше не было, вот! – Выпаливает она на одном дыхании. И вздыхает облегченно – всё, самое страшное сказано, отступать некуда.
Я, улыбаюсь до ушей – видимо, я такой же дремучий собственник, как и многие мои собратья по игрек-хромосоме. Раньше я об этом и не подозревал. Воистину, всю нашу жизнь мы познаем самих себя!
Чувствую, что надо что-то сказать. Интересно, что принято говорить в случае, если девушка сообщает тебе о том, что она еще девственница?
«Дорогая, это чудесно!»
Или:
«Любовь моя, очень жаль, теперь мне придется мучиться, пытаясь проткнуть эту хреновину, именуемую девственной плевой!»
Что-то подсказывает мне, что обе эти реплики никуда не годятся.
Я молча подхожу к Кате, сажусь рядом с ней на кухонный диванчик и пересаживаю к себе на колени. Чувствую, что она напряжена – ждет моей реакции на свои слова. Притягиваю ее голову к своей груди и обнимаю, успокаивающе поглаживая затылок.
– Кать, ну что ты так разнервничалась? Это хорошо, конечно, что ты «в принципе не против». – Тут я усмехаюсь ей в макушку. – Это упрощает дело. Потому что если бы ты была против, то мне пришлось бы несладко. Представляешь, как бы я с тобой мучился всю жизнь? Я как-то не рассчитывал на пожизненный целибат. Но, поскольку я с тобой расставаться не собираюсь, а изменять мне воспитание не позволяет, мне пришлось бы всю жизнь прожить с тобой монахом.
Ага, чувствую, Екатерина Витальевна перестала смущаться и начинает злиться. Она выворачивается из моих объятий и заглядывает мне в лицо:
– Ты смеешься надо мной?!
– А ты предлагаешь всплакнуть? Так вроде бы нет повода – ты же «в принципе не против»?