— Безусловно. Ерго — человек! — вставил Шатров.
— Так. Но эти динозавры жили в меловом периоде, скажем семьдесят миллионов лет назад. Все факты нашей науки неопровержимо, несомненно говорят, что человек появился на Земле как одно из последних звеньев великой цепи развития животного мира шестьдесят девять миллионов лет спустя, да еще много сотен тысяч лет пребывал в животном состоянии, пока его последний вид не научился мыслить и трудиться. Раньше человек возникнуть не мог, а человек, вооруженный техникой, — тем более. Это абсолютно исключено. Следовательно, вывод может быть только один: те, кто убил динозавров, не родились на Земле. Они пришли из другого мира…
— Да, из другого, — твердо сказал Шатров. — И я…
— Одну минуту. Пока еще все вразумительно. Но дальше уже становится невероятным. Последние достижения астрономии и астрофизики изменили старые представления. Много романов было написано на тему о пришельцах из других миров. Правда, еще недавние утверждения большинства ученых, что наша солнечная система планет есть исключительное явление, ныне отвергнуты. Теперь мы имеем основание предполагать, что многие звезды имеют планетные системы. И так как число звезд во вселенной бесконечно велико, то и число планетных систем чудовищно. Следовательно, считать дальше, что жизнь на нашей планете есть исключительная прерогатива Земли, не приходится. Смело можно сказать, что в пространстве вселенной есть много жизни. Можно утверждать не менее смело, что повсюду жизнь проделывает путь эволюционного развития и, следовательно, вполне возможно появление мыслящих существ. Все это так. Но в то же самое время мы знаем теперь, что расстояния до ближайших звезд с планетными системами чрезвычайно велики. Настолько, что требуются сотни и тысячи лет полета со скоростью светового луча, то есть трехсот тысяч километров в секунду. Такой скорости живое существо — хрупкая, крайне хрупкая организация материи — выдержать не может. А в нашей планетной системе, кроме нашей Земли, только Марс и Венера подают надежды. Но надежды слабые. На Венере слишком горячо, вращается она медленно, атмосфера ее густа и без свободного кислорода. Вряд ли жизнь смогла развиться на Венере, и совершенно исключено там присутствие мыслящих существ с высокой культурой. Также и Марс. Его атмосфера слишком тонка и разрежена, тепла там мало, и если жизнь существует, то в каких-то бедных, угнетенных формах. Я не сомневаюсь, что там нет буйной энергии развития жизни, которая на нашей Земле смогла выработать человека. О далеких больших планетах я и не говорю: Сатурн, Юпитер, Уран, Нептун это страшные миры, холодные, темные, как нижние круги Дантова ада. Возьмите, например, Сатурн — в центре планеты скалистое ядро, на котором лежит огромной толщины слой льда. Радиус планеты около шестидесяти тысяч километров. И все это окутано густой атмосферой в двадцать пять тысяч километров толщины, непроницаемой для солнечных лучей и богатой ядовитыми газами — аммиаком и метаном. Значит, под такой атмосферой вечный мрак при морозе в сто пятьдесят градусов и давлении в миллион атмосфер… Жутко представить себе…
— Я не знал кое-чего из того, что вы сказали, — перебил Шатров, — но также решил, что в нашей планетной системе нет собратьев нам по мысли. И я…
— Вот видите. На наших планетах, следовательно, нет, а с далеких звездных систем прилетать невозможно. Тогда откуда же могли взяться эти пришельцы? Вот в чем невероятность!
— Вы меня не дослушали, Илья Андреевич! Я хоть не обладаю вашей эрудицией в самых различных областях, но сообразил в общем то же самое. Звезды ведь не неподвижны. Внутри нашей галактики они перемещаются, сама галактика вращается да еще вся целиком куда-то движется, как и все великое множество других галактик. За миллионы лет могли происходить существенные сближения и расхождения звезд…
— Ну, это вряд ли нам поможет. Ведь пространство галактики настолько велико, что сближение именно нашей солнечной системы с другими имеет вероятность практически нулевую. Да и как разгадать эти звездные пути?
— И это верно, но верно лишь в том случае, если движения звезд не закономерны, не подчинены каким-то определенным путям. А если они закономерны? И если эту закономерность можно вычислить?
— Мм!.. — асептически промычал Давыдов.
— Ладно, я открываю свои карты. Один мой бывший ученик, сбежавший с третьего курса на математические науки, в астрономию, занялся вопросом движения нашей солнечной системы в пределах галактики и создал интересную, хорошо обоснованную теорию. Буду краток. Наша солнечная система описывает внутри галактики огромную эллиптическую орбиту с периодом обращения в двести двадцать миллионов лет. Эта орбита несколько наклонена относительно горизонтальной плоскости звездного «колеса» нашей галактики. Поэтому Солнце с планетами в определенный период прорезает завесу черного вещества — пылевой и обломочной застывшей материи, — стелющуюся в экваториальной плоскости «колеса» галактики. Тогда оно приближается к сгущенным звездным системам центральных областей, вроде, скажем, созвездия Стрельца. А в этом случае возможно сближение нашей солнечной системы с другими неведомыми системами, сближение настолько значительное, что перелет становится реальным.
Давыдов, не шевелясь, слушал друга, рука его застыла на штанге бинокуляра.
— Такова теория, — продолжал Шатров. — Я только что вернулся с места гибели своего бывшего ученика, где разыскал его рукопись. Он погиб в сорок третьем году… — Шатров остановился, зажег папиросу. — Так, теория показывает нам только возможность, — подчеркнул он последнее слово, — но еще не дает права считать невероятное за реальный факт. Но когда мы видим сцепление двух совершенно независимых наблюдений, это показывает, что мы на верном пути. — Шатров картинно выпрямился и задрал вверх подбородок. — В теории моего ученика прямо сказано, что приближение солнечной системы к центральным сгущениям галактики произошло примерно семьдесят миллионов лет назад!
— Ехидная сила! — употребил Давыдов свое излюбленное ругательство.
Шатров торжественно продолжал:
— Одно невероятное, сцепившись с другим, превращается в реальное событие. Я полагаю, что вправе утверждать: в меловом периоде произошло сближение нашей планетной системы с другой, населенной мыслящими существами — людьми в смысле интеллекта, и они переправились со своей системы на нашу, как с корабля на корабль в океане. А затем в громадном протяжении протекшего времени эти корабли разошлись на неимоверное расстояние. Они — те, с другой звезды — были на нашей Земле недолго и не оставили поэтому заметных следов. Но они были, и они были способны преодолевать межзвездное пространство за семьдесят миллионов лет до того, как мы также подошли к этому… Имеете возражения?
Давыдов встал, молча поглядел на друга и протянул руку:
— Вы меня убедили, Алексей Петрович. Не все еще ясно — ну, например, зачем им было попадать сюда, именно на нашу Землю, эту маленькую козявку среди звезд и планет? Есть и еще вопросы, но основное, по-моему, достаточно убедительно. Неслыханно, невероятно, но реально. Однако как вы думаете: можно ли опубликовать?
Шатров замотал головой:
— Ни в коем случае! Поспешность убьет все. Для такого открытия она недопустима.
— Верно, верно, друже. Всегда умнее выждать, чем забегать вперед. Но выждать подготовленными ко всему! Необходимо добыть аргументы настолько веские, как наш «аргумент» в Ленинграде!
Шатров вспомнил «аргумент», который хранился в углу кабинета Давыдова во время их совместной работы.
Это была массивная железная стойка от каркаса скелета, которой Давыдов грозился вразумлять упрямого и увлекающегося друга при их постоянных спорах. Шатров невольно улыбнулся:
— Как же, помню! Вот именно. Отсюда и начинается вторая часть моего дела к вам. Я не геолог, не полевой работник — кабинетный схимник. А это предприятие под силу только вам и никому другому. Ваш авторитет…