В уединенной улице одного европейского города восьмидесятилетний старец у домашнего очага приготовлял себе пищу: вдруг вбегает к нему сын его.
– Что ты делаешь, отец мой? – он восклицает.
– Что делать мне? – отвечает спокойно старец. – Вы все оставили, бегаете по улицам – а я между тем голодаю...
– Отец! Время ли теперь думать о пище?
– Точно также время, как и всегда...
– Но наша гибель..
– Будь спокоен; пустой страх пройдет, как и все земные бедствия...
– Но разве ты потерял слух и зрение?
– Напротив, не только сохранил то и другое, но еще сверх того нечто такое, чего нет у вас: спокойствие духа и силу рассудка; будь спокоен, говорю тебе, – комета явилась нежданно и пропадет так же – и гибель Земли совсем не так близка, как ты думаешь; Земля еще не достигла своей возмужалости, внутреннее чувство меня в том уверяет...
– Отец мой! ты во всю жизнь свою верил больше этому чувству или мечтам своим, нежели действительности!
Неужели и теперь ты останешься преданным воображению?.. Кто тебе поручится за истину слов твоих?..
– Страх, который вижу я на лице твоем и тебе подобных!. Этот низкий страх несовместим с торжественной минутою кончины. .
– О ужас! – вскричал юноша. – Отец мой лишился рассудка. .
В самое то мгновение страшный гром потряс храмину, сверкнула молния, хлынул дождь, ветер снес крыши домов
– народ упал ниц на землю...
Прошла ночь, осветило небо, тихий Зефир осушил землю, орошенную дождем... люди не смели поднять преклоненных глав своих, наконец осмелились, – им уже мнится, что они находятся в образе духов бестелесных. .
Наконец встают, оглядываются: те же родные места, то же светлое небо, те же люди – невольное движение подняло взоры всех к небу: комета удалялась с горизонта. .
2
Настал общий пир земного шара; нет буйной радости на сем пиру; не слышно громких восклицаний! Давно уже живое веселье претворилось для них в тихое наслаждение, в жизнь обыкновенную; уже давно они переступили через препоны, не допускающие человека быть человеком; уже исчезла память о тех временах, когда грубое вещество посмеивалось усилиям духа, когда нужда уступила необходимости: времена несовершенства и предрассудков давно уже прошли вместе с болезнями человеческими, земля была обиталищем одних царей всемогущих, никто не удивлялся прекрасному пиру природы; все ждали его, ибо давно уже предчувствие оного в виде прелестного призрака являлось воображению избранных. Никто не спрашивал о том друг друга; торжественная дума сияла на всех лицах, и каждый понимал это безмолвное красноречие. Тихо
Земля близилась к Солнцу, и непалящий жар, подобный огню вдохновения, по ней распространялся. Еще мгновение – и небесное сделалось земным, земное небесным. Солнце стало
Землею и Земля Солнцем9...
9 В философском диалоге «Анаксагор», написанном поэтом Д. Веневитиновым, Платон также рассказывает об «эпохе счастья, о которой мечтают смертные». «Тогда пусть сбудется древнее египетское пророчество, продолжает герой диалога, пусть солнце поглотит нашу планету, пусть враждебные стихии расхитят разнородные части, ее составляющие!. Она исчезнет, но, совершив свое предназначение, исчезнет, как ясный звук в гармонии вселенной».
Николай Морозов
ПУТЕШЕСТВИЕ В КОСМИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ
«. .Через несколько часов мы вышли за пределы доступного для чувства земного притяжения, и для нас более не было ни верха, ни низа. Стоило нам сделать несколько движений руками, и мы плавно переплывали на другую сторону каюты.
– Вот и верь после этого, – сказала Вера, – что тяжесть есть неотъемлемое свойство всякой материи.
– Сколько в вас весу? – спрашивала Иосифа Людмила, плавая в воздухе.
– Нуль пудов, – отвечал тяжеловесный гигант Иосиф.
– Да, но и сами пуды теперь нули! – воскликнула
Людмила, толкая плавающую близ нее пятипудовую гирю.
Сильное движение воздуха, взволнованного нашими леди, медленно относило в угол Иосифа, старавшегося на лету срисовать всю эту сцену вместе с перспективой бледно-зеленоватого отдаленного серпа Земли с панорамой созвездий, ярко блестевших через одно из больших и прочных хрустальных окон, несмотря на яркий солнечный свет, врывавшийся косыми полосами в противоположное окно корабля. Петр прицепился к рулю, к которому был приставлен в это время, и с завистью посматривал на остальную возившуюся публику. Людвиг бросил свои статистические отметки в корабельном лагбухе10, листы которого никак не ложились один на другой, а ерошились торчком каждый лист отдельно от другого, и, молча плывя