— Такой дуре чего не рожать, — усмехнулся Савелий, — она ведь что в длину, что в ширину одинакова будет. У нее и молока, поди, на троих достанет. Ты поэтому и опоздала?
— Ну да. — Светлана зацепилась крючком за брюки и с испугом покосилась на Савелия.
— Дай-ка, помощница, — недовольно нахмурился Савелий и большими, с набухшими венами руками ловко отцепил крючок. — Ты что же, и рожать через ширинку будешь?
— Скажете тоже, дядя Савелий. Вот вы бы попробовали в платье походить.
— Еще чего, — даже засопел от возмущения Савелий, — только и осталось… А твой-то беркутом с мостика смотрел, куда там — орел! — В голосе Савелия была плохо скрываемая насмешка, и Светлана покраснела, словно уличил ее старый шкипер в чем-то нехорошем.
И в то же время она радовалась тому, что Савелий хотя бы таким образом вспомнил о Володе, и уже за одно это ' она была благодарна ему.
— Ладно, я пойду. — Светлана выпрямилась и, закинув руки за голову, сладко потянулась.
— Смотри, — уже с теплотой в голосе сказал Савелий, насаживая на крючок жирного земляного червя, — дохороводишься ты с ним. То ли у нас своих ребят мало…
Светлана почти взбежала на берег и, запыхавшись, приложив руку к сердцу, оглянулась на пристань. Над избушкой Савелия вился синеватый дымок, наверное, готовил он себе уху на завтрак из вечернего улова. С высокого берега плашкоут казался совсем крохотным, но, залитый солнцем, он светло отражался в воде, и Светлане казалось, что такая же светлая и чудесная жизнь у нее впереди.
Она любила эту пристань, по-своему любила и ворчливого, вечно чем-то недовольного Савелия. Всю зиму Светлана с тоской смотрела на мертвый плашкоут, вытащенный леспромхозовскими тракторами на берег. Всю долгую зиму мечтала она о таких вот летних днях, и лето пришло, а чуть раньше пришла весна, и пришел Володя. Может быть, и пришел-то потому, что жила в ней какая-то странная и сильная любовь ко всему, что связано с водой. Еще девчонкой она могла часами просиживать у озера, могла с удочками за несколько километров уходить на любимую протоку и там, оставив удочки под кустом, смотреть на то, как медленно и спокойно катится желтая от глины вода.
— Э-ге-гей… Дядя Савелий! — звонко закричала Светлана и помахала рукой, и было в ее крике столько радости жизни и такое ожидание счастья, что Савелий невольно улыбнулся и весело подумал: «Ах ты, воробей в штанах». Он закинул удочку, достал портсигар и закурил. И припомнились ему дли, еще довоенные, когда и он мог вот этак счастливо и радостно закричать, проводив Таю до калитки, и, хмельной от поцелуев, возвращаться домой. Было такое, ничего не скажешь, а сегодня вот у Таи внучка народилась, а их любовь сгинула где-то в окопах, в госпиталях. И такое было…
— Ждала?
— Ждала…
Они с Володей стояли за домиком Савелия, и Светлана слышала, как тревожно и гулко бьется ее сердце. А Володя часто склонялся над нею и целовал в губы, потом в шею и опять в губы, и козырек его форменной фуражки холодно касался ее лица.
— Почему тебя не было в прошлый раз? — Глаза у Володи синие, красивые, волосы черные и вьются на висках, а ото лба идут волнами.
— Я не могла. — Светлана снизу вверх заглядывала в его лицо, и была такой маленькой и беззащитной рядом с ним, словно ей еще только предстояло расти.
— Наверно, проспала?
— Нет, Вовочка, я роды принимала.
— Ну, подумаешь, проблема. — Вовке чуть больше двадцати, и он лишь третий помощник капитана, но он уже смотрит на мир только с высоты капитанского мостика и потому немного небрежен, немного устал и равнодушен. Но Светлана притронулась пальцем к его губам, и Володя притих, поняв, что так говорить больше не надо.
— А мы вам студентов привезли, стройотряд из Хабаровска, — сказал он, чтобы что-то сказать, потому что подошло время прощаться и никаких других слов у него больше не было.
— Ну и что, они каждый год приезжают, все школу достроить не могут. Тебе, наверное, пора?
— Подождут, — небрежно уронил Вовка. И тогда Светлана привстала на носки, дотянулась до него и как-то неловко поцеловала в подбородок.
— Иди уж…
Из-за угла вывернулся Савелий. Он сердито глянул на них, и Светлана поторопилась отстраниться от Володи и спрятала руки за спину.
— Иди, — прошептала Светлана, грустно глядя на Амур.
И он пошел, оглядываясь на нее, и — синим полыхали его глаза. Светлана тоже вышла из-за угла и увидела студентов, тесной кучкой столпившихся на корме. Кажется, они все что-то кричали, а им отвечали такие же ребята с теплохода. И в этот момент упал на деревеньку, сопки и Амур, на пристань и голоса студентов тяжелый низкий гудок. И сразу же все заторопились сказать что-то несказанное, договорить начатый в спешке разговор, и лишь Светлана, прижавшись спиной к избушке, безучастно смотрела прямо перед собой и что-то замысловато чертила носком босоножки по песку.