– И чего, чего дальше-то?! Танька, небось, тут и мордою её об стол?
– Почему мордой об стол?
– Ну, незнай, я б так сделала!
– Вот и сделала бы, за других-то мы все умные! А Танька как стояла, так и села на жопу ровно. Потому что мамашка её такая в коридор высунулась и орёт туда: «Николай, Николаша!» Айда, орёт, зайди! И орёт, согласна она!
– Николаша… это этот, что ль?
– Дак он! Пенёк с ушами обоссаный! Как есть, обоссанный и зашёл! Я сразу поняла: и этот неживой – как пахнуло на меня и водярой, и землёй, и червяками дождевыми, и этими… как их? Ну, как досками мокрыми, что ль. А, и бензин ещё!
– Ну-у-у-у-у!!!
– Ну! Баранки гну! Танька уже и не дышит, только сына прикрыла, вся в комок, как одеяло постиранное, скрючилась. А я то на неё, то на Коленьку-покойника, про мамашу чуть не забыла уж. Да что мамаша – она хоть не гниёт, а Николай-то уж и пятнами весь пошёл, ну, трупьими!
– Трупными!
– А? А, да какая к херам разница, хоть тулупьими, хоть залупьими, а главное, что вот он прям вот тут, передо мной стоял. И вонял, как собака немытая, а ты мне тут ещё поправлять будешь!
– Ну извини, чё! Да ты рассказывай, рассказывай!
– Да стоит он, знаешь, прям напротив меня и нудит голосом, как жук-навозник такой противный, в нос! Чего ты, нудит, жена, мужа не встречаешь, я ж, говорит, из земли тяжёлой вылез, чтоб тебя, дорогая, обнять, а ты как была баба нерадивая, так и есть!
– Во-о-о-от урод, козлина бухая!
– Ага, и не говори! У меня притом, артрит, а я стою там буквой «зю» и не высовываюсь, понимаешь ты! А он такой: «Дай хоть сыночка поцелую, чё ты такая вредная-то?»
– Фу-у-у-у-у!!!
– Точно, оно! А мамаша-то, Газизовна, вторит: «Да вот, прости, Коленька, зять мой дорогой, что вырастила тебе такую жену непутёвую! Вроде и умница, на одни пятёрки, вот с такой медалью школу кончала, и красавица, и скромница…» Мужиков, говорит, сроду не водила! А этот хрен собачий ещё спорит: а это, говорит, мы не знаем, чего она, пока я в дальнобой ходил! В какой, хочу орать, в дальнобой? Ты ж скотина, ни дня не работал, чего ты заливаешь, шпротина ты тухлая!
– Вот-вот! Поубивала бы!
– Дак поздно, дохлые уже оба-два, что мамаша, что зятёк ейный! Танька чё-то возражать, да сынок заревел. Она его гладит, рот закрывает, чупа-чупс с пола еле подняла, дрожит вся, а мамонька родная ещё ржет, манда! Ну, говорит, и растяпа ты, Танюшка, у меня! А ты, говорит, Коленька, не сомневайся, я уж за ней глаз да глаз! Тут она тебе верна, как пёс дворовый, со двора она у меня ни-ни! Я ж, говорит, сама женщина чистая, безгрешная, ну хоть что-то от меня взяла! А то, что борщи-калачи не пекла, ты прости меня, и её прости. Ну, говорит, хочешь, ноги тебе поцелую? И поползла к нему, изуверу, на карачках, а тот ещё приосанился, лапу выставил, мол, валяй!
– А ты чего? Так и глядела?!
– А я чего?! Я те скажу чего! Я тут телефон выхватила, милицию набрала! Слава богу, сообразила сказать, что тут чужой мужик, первый раз вижу, вломился к Таньке, соседке моей, и угрожает!
– И чё, приехали?!
– Дак а то ж! Меня участковый знаешь, как уважает! Как чё мимо идёт – я ему: «Как ваше ничего, зайдите уж на пять минуточек, дорогой вы наш, защитник-охранник, я пирожков напекла!» А он мои пирожки у-у-у-у, знаешь, как уважает? Особенно с клюковкой – на самогоне сама кажное лето ставлю! Она у меня и неядрёная, и сладкая, и в меру такая кислая…
– Это ты потом расскажешь, чё там клюковка-хренуковка, ты про милицию давай!
– Неблагодарная ты! Я тебе такую историю, а тебе – милицию! Ладно, милиция, приехали, чего, я ж говорю.
– И забрали?
– Хе-хе, забрали, а то! Я ж просила, не кто-нибудь! Тут, конечно, труповозка нужнее, ну это я смолчала, не дура совсем! Этот урод ещё: «О, здрасти, стерва баба Шур». Я на него машу: «Не знаю я, кто ты такой и откуда взял, что я баба Шур, когда Александра Степановна!» А как мамашу вели, я уже не глядела, меня их старшой в машину отвёл, чтоб не мёрзла там стоять в подъезде. Уважают!
– Ну и дела… к нам, дык, не едут, когда наркоманы эти малолетние орут под окном! Сказать, что ль, в другой раз, что от тебя?
– Скажи, чего! Они послушаются, они меня вона как уважают!
– Ага, надо бы, что ль, попробовать… Слушай, а это… Танька-то чего?
– Да незнай чего! Исчезла.
– Как так?!
– Ну, вот так… Я видала её на другое утро, спать не могла, всё ворочалась, на рассвете вскочила, хоть за молоком свежим зайду, думаю, в тот магаз… Ну в который мы с тобой ещё за мороженым девчонками бегали!
– Да ну, не закрыли, что ль?!
– Не закрыли, прикинь? Всё позакрывали, ворюги, всё растащили, а магаз-то как был, так и есть! Даже покрасили да решётки новые поставили – зелёные были, а теперь жёлтые!