Я бы поинтересовалась ворчливо, как именно я должна удерживать от чего-либо и кого-либо этого лба упрямого и здоровенного, но вынуждена была признать, что доля истины в словах директора все же была. Выпивка с отчаянием дружит крепко, как бы и впрямь не сорвался…
Мне самой тоже хотелось задать директору Паскветэну вопрос — что там с убитой метсаваймой? Как планируют искать убийцу? И что будет со школой, если его так и не найдут?
Но смелости не хватило. Я пообещала выполнить задание завтра в лучшем виде и отправилась на поиски лучника, чтобы сообщить ему радостное известие — учеба отменяется.
Кайден нашелся во внутреннем дворе, на скамье под стеной, увитой плющом. И во всей его позе, во всей фигуре застыло отчаяние. Я молча села рядом и откинулась на оплетшие стену побеги, затылком прижалась к нагретой ласковым солнцем опоре. Прикрыла глаза.
Прислушавшись к чужому дыханию, к биению чужого сердца, постаралась выровнять свое дыхание — с его дыханием, и свой пульс — с пульсом Кайдена. И, когда ощутила, что мои ритмы пришли в согласие с его, попробовала расслабиться. Почувствовать всей кожей, всем телом, как хорошо, как тепло мне здесь и сейчас. Как согревают меня, касаясь, солнечные лучи. Как легкий ветер шевелит мои волосы, принося с собой далекие ароматы летнего леса. А когда тепло и покой пропитали меня полностью, осторожно, по одному, расслабила пальцы правой руки, что судорожно вцепились в дерево скамьи. Чуть переменила положение тела, отпуская напряжение. Прислушалась к себе — и одновременно к своему соседу. Дыхание выровнялось. Глубокое, спокойное. Пульс ровный.
Ну, не молодец ли я? Ай да умница, ай да великий целитель!
Голос Кайдена проник в мои мысленные самолюбования:
— Больше так не делай.
Я улыбнулась:
— Хорошо.
Он перекатил затылок в мою сторону, посмотрел насмешливо сверху вниз:
— Ну, и чему ты улыбаешься?
Я прижалась виском к теплой опоре, и отозвалась:
— Да вот, удружил мне директор Паскветэн. Подсунул пациента — мало того, что мнительный, драчливый, неуживчивый, целителей не любит, лечиться не хочет, так еще и чувствительность обостренная!
Он хмыкнул в ответ. Как мне показалось — очень самодовольно.
Выговаривать вот так Кайдену, расслабленно сидя рядом и глядя на него снизу-вверх, было одно удовольствие — он хоть и щурился ехидно, но не отпирался и не огрызался.
Да и вообще — чего бы мне не улыбаться? Хоть мою хитрость и заметили, а все же, свое дело она сделала. Из взгляда Кайдена ушла беспросветная тоска, помягчели закаменевшие плечи и расслабились судорожно сжатые челюсти. Разошлись брови. Сквозь меня, сквозь мою податливую целительскую сущность, уходила в землю чужая боль. А что пациент недоволен — ничего. Меня не радовать его приставили, а лечить.
За прошедшие недели Кайден отъелся, отоспался, и теперь внешне ничто не напоминало о случившейся с ним беде. Я рассматривала его, и отмечала произошедшие со времени его появления в школе перемены. Ну, и просто любовалась — чего скрывать. Хорош, все же. Красив грубоватой мужской красотой. И недаром в прошлые выходные две магички с теоретического подрались в умывальне, выясняя, которая в этот раз пойдет с ним в паре на полигон работать.
Мои губы снова против чуть дрогнули в улыбке — в итоге, в пару с лучником поставили Невена, братца моей соседки и подруги.
Кайден уперся в меня подозрительным взглядом. Я заулыбалась шире — недоверчивый какой! Не верит, что я больше не стану тайком его настроение перехватывать. Зря это он. Раз обещала, что не буду — значит, не буду.
…мало, что ли, у целителей других уловок?
Все же зря я тревожилась о том, как он приживется в школе. Даже несмотря на эту волну обвинений. Она как нахлынула с паникой, так и утихла быстро, когда я за него вступилась. С демонологами вон замирился, и пусть дружбы особой у него ни с кем из мужской части школяров не сложилось, но относились к нему с уважением. Хоть и с осторожностью, как к мандрагоре, которую опасались трогать даже некоторые опытные травники, услышишь стон покидающего землю корня — и смерть неминуема… Девушки же умирали от восторга. Еще бы!
В нашей школе хоть и не было установлено единого возраста обучения, но столь взрослых учеников было не так уж и много. Как правило, дар открывался все же раньше — а те, в ком сила проснулась уже в зрелом возрасте, далеко не всегда желали оставить налаженную жизнь, привычное ремесло, дающее надежный кусок хлеба, и идти в школу магов учиться невесть чему. Так что, если проявившаяся магия не доставляла хлопот, то на нее обычно махали рукой. Вот так и выходило, что учили наши наставники в основном молодежь и вовсе детвору. Нашим девицам, особенно теоретичкам и целительницам, которые дольше всех профессией овладевают, с ними скучно. А тут — такой красавец! И неженат, и в самом брачном возрасте. Да какой лихой! А то, что новенький оставался безразличен к стараниям прелестниц, их еще больше раззадоривало.