IX.
Самым трудным моментом для Клавдии Григорьевны было знакомство доктора с ея поклонниками. Для него это был совершенно неизвестный мир, к которому он относился с брезгливой подозрительностью. Как они себя держали, что говорили -- каждаго такого субекта было мало выгнать или проще -- выбросить в окно. -- Это печальное неудобство нашей профессии,-- обясняла Клавдия Григорьевна, отвечая на немые вопросы мужа.-- Приходится терпеть... Эти негодяи составляют нам репутацию. Между прочим, она заметила, что доктор особенно подозрительно относится к ея московскому лысенькому другу. Очевидно, что он что-то слышал об ея отношениях к нему, и это заставляло ее краснеть. О, как она хорошо понимала эти молчаливыя муки ревности... Но откровенное обяснение по этому щекотливому вопросу она отложила до первой поездки в горы. Они поехали вдвоем. Много лет доктор не пользовался удобствами путешествия в хорошем экипаже и насаждался молча. Боже, как хорошо было кругом... С каждым шагом вперед открывались все новыя картины. И какия картины... Море уходило все в глубь, отливая тяжелыми фиолетовыми тонами. Ялта превратилась в игрушечный городок. Морския суда казались тоже игрушками. Это игрушечное впечатление все усиливалось, по мере поднятия в горы. -- Хорошо... да, хорошо...-- повторял доктор шопотом, точно боялся кого-то разбудить. Они выбрали глухой тенистый уголок, где и расположились. Бойкий проводник татарин разостлал на траве ковер, а сам в сторонке занялся приготовлением шашлыка. Клавдия Григорьевна сидела на траве с усталым видом и смотрела куда-то в пространство. -- Вам скучно, Клавдия?-- разбудил ее доктор. -- Мне? О, нет... Я думаю... Здесь так хорошо думается. Вся жизнь точно остается назади и точно сам уже не существуешь... Вы испытываете такое состояние? -- О, да... Вы думали о чем-то серьезном. -- Да... Мне давно хочется поговорить с вами откровенно, чтобы разяснить один больной пункт. Как мне кажется, вы особенно подозрительно относитесь к одному из моих поклонников. Вы, конечно, знаете, о ком я говорю... -- Да... -- Мне разсказывали, что я с ним живу... Она засмеялась нехорошим смехом. -- Ведь и вы, вероятно, слышали об этом? Все это говорят... да... Так я хотела сказать вам, что это неправда. -- Послушайте, какое я имею право вмешиваться в ваши личныя дела? -- Это так говорится обыкновенно... Но я не желаю недоразумений. У меня никого нет... я слишком устала и слишком разуверилась в нашем бабьем счастье. Нет его и не может быть... Мы гонимся за призраком собственнаго воображения, и только. Я повторяла других женщин, не сознавая этого, а раздумье пришло, может быть, немного поздно. -- Довольно, довольно...-- умолял доктор.-- Я не желаю ничего знать и не имею на это никакого права. Будемте просто друзьями... Проводник устроил походную закуску, причем каждую рюмку водки Клавдия Григорьевна наливала сама. Это смущало доктора, пока он не почувствовал блаженной теплоты перваго опьянения. Он оживился и разсказывал шаг за шагом историю своего падения, ничего не скрывая. Да, все это случилось как-то само собой, и, конечно, он никогда не думал, что дойдет до такой степени этого падения. -- Самое страшное в моем положении,-- обяснял, он:-- это то, что я, как врач, отлично понимал все, что делалось со мной... Да, понимал, и не имел силы удержаться. Собственно говоря, страшнее смотреть на спившихся людей со стороны, а сами они уже утратили известную дозу чуткости. Притом, заразительно действует обстановка... Встречаешь таких же людей, как и ты сам... И, право, все люди недурные, сами по себе, за вычетом всепожирающей страсти. Это совершенно особый мир, где свои законы, правила приличия и даже своя собственная нравственность... Мне вот и сейчас, скажу откровенно, жаль своих товарищей, с которыми я сделал путь от Петербурга до Ялты. Право, они недурные люди. Доктор увлекся своими воспоминаниями, и Клавдия Григорьевна слушала его с большим вниманием. У нея явилась счастливая мысль, именно то самое, о чем мечтал доктор -- ведь все это были материалы для научной медицинской работы. Еслибы доктор мог выдержать характер... -- Разсказывайте, я слушаю,-- повторяла она, когда разсказчик останавливался, чтобы перевести дух.-- Ведь это все так интересно и ново... Если бы систематизировать эти материалы, получилась бы научная работа. -- Я уже думал об этом... -- Думали? Вот и отлично... Не нужно только медлить и останавливаться в начале дела. Если бы я могла быть полезна вам чем-нибудь... Кстати, хотите, я куплю у вас эту работу вперед? -- Нет, это неудобно продавать шкуру медведя, который еще ходит в лесу... -- А если я этого хочу? Представьте себе, что я капризная женщина, которая желает поставить на своем. Да, пусть это будет мой каприз. -- Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз... -- Все дела делаются сразу, Иван Степаныч... Я, наконец, требую на правах вашего стараго друга. Даже не буду спрашивать вашего согласия... Я знаю, вы боитесь замаскированной милостыни и благодеяния, как это принято понимать, но даю вам честное слово, что ничего подобнаго нет. Единственное мое желание видеть вас за работой. В этом все ваше спасение... А кругом было так хорошо... Фиолетовыя горы, облака зелени, вдали -- синее море, вверху -- легкия облачки, точно белый пух. А как дышалось легко, и как хорошо билось "пивное сердце" доктора. Он переживал настоящую блаженную минуту, какия не повторяются. Да, он поправится... Это также верно, как то, что светит солнце, темнеет лес, ласково дышет теплое южное море. От нахлынувшаго счастья ему хотелось плакать, хотелось сказать Клавдии Григорьевне, какая она хорошая, чистая, красивая. Доктор чувствовал то же, что чувствует замерзающий человек, попавший в теплую комнату. Боже, как хорошо! Какое счастье разлито кругом... А он, несчастный, погибал самым жалким образом, поддаваясь гнусному пороку. Нет, довольно, он собственным примером докажет, что запой, как болезнь, не существует. Когда проводник подал шашлык, и Клавдия Григорьевна налила рюмку водки, доктор выплеснул водку в траву, а рюмку разбил о ближайший камень. -- Не делайте этого,-- строго заметила Клавдия Григорьевна.-- Дурныя привычки не бросаются разом. Как доктор, вы это понимаете лучше меня... Будем исправляться постепенно, шаг за шагом, пока организм войдет в норму. Ни зароков, ни обещаний, ни раскания -- ничего не нужно. Волю можно лечить также, как и все другия болезни. Все дело в последовательности и в системе... Первое время вам придется очень и очень слушаться меня. -- Можно мне, по крайней мере, дать слово, что я буду исполнять все, что вы хотите? -- И этого не нужно... Будет просвещенный деспотизм. Она весело разсмеялась. Да, довольно нравоучений и всяческих выдержек. Будет то, что будет... Она молча пожала ему руку в знак заключеннаго союза и заговорила о другом. Ведь они столько времени не видались, было о чем поговорить. Она разсказывала о своей театральной службе, о маленьких успехах на сцене и больших неприятностях тоже на сцене. Люди и здесь люди, с той разницей, что конкурренция сильнее, а параллельно -- выше и ожесточение борьбы за существование. В Ялту они вернулись только вечером, когда начало уже темняться. По мере спуска с гор доктор делался все молчаливее. Его охватывало все сильнее и сильнее неясное для него сомнение. Вон там, далеко внизу мелькают призывно огоньки, и этот город -- красавец отнимет опять ее, как тысячеглазное чудовище. -- Вам, может быть, холодно?-- спрашивала она. -- Да...