- Безусловно, подругу твоей предшественницы ухлопали ее же чеченские родственники, хотя теперь это труднодоказуемо...
Тимоти лежал в царских размеров кровати, и Симона Аракельянц, хозяйка этого ложа, кормила своего гостя круассаном, обмакивая его то в горячее молоко, то в плошечку с медом...
Тимоти блаженно закатывал глаза, ленивыми руками прикасаясь к неприкрытой франко-армянской груди...
- Они ухлопали ее, когда убедились, что она не желает на них работать и ищет помощи у своих европейских друзей...
Тимоти любил ласкать женскую грудь. Воинствующий гетеросексуал, ненавидящий педиков, он обожал женщин. Предпочитая стройных, даже худощавых, он выделял из них лишь обладательниц большого бюста. И Симона отвечала его идеалу. Крупные горошины бледно-розовых сосков ее тяжелых грудей возбуждали его, но, осторожно теребя их большим и указательным пальцами, Тимоти продолжал не о несравненной Симоне, а об Айсет:
- Ухлопали ее, и извлекли из ее смерти двойную и даже тройную выгоду...
- Ка-а-акие они хи-и-итрые! - игриво подыграла возлюбленному хозяйка, запихивая ему в рот очередной кусочек завтрака.
- Не хитрей вас, армян, просто они более решительные, более отчаянные. Более жизнеспособные в своей дикости...
- Молодой этнос на стыке тысячелетий проявляет себя более сильным и более способным на выживание, - мгновенно сменив тон с игриво-кокетливого на серьезный, сказала Симона.
- Может и так, - согласился Тимоти, - может и так... Хотя, к слову сказать, вайнахи - этнос довольно древний. Во всяком случае, древнее русских.
- Так какую они поимели выгоду? А? - спросила Симона, выразительно вскинув красиво очерченные армянские брови.
- А ты, оказывается, еще и слушаешь? - удивился Тимоти.
- А ты думал, что глупая женщина может только отдаваться в постели и готовить завтраки?
- Нет, я так не думал, я не сексист... в разумных пределах.
Разумеется, Тим был сексистом. Но он тщательно это скрывал. Равно как и миллионы его братьев по мужскому клану ...Что ж тут поделаешь? Признавшись, что тебе ненавистно искусственное раздувание равноправия полов, сможешь ли продвинуться по служебной лестнице? Ясно, что нет...
- Ее родственники представили это убийство, как нападение федеральных спецслужб на корреспондентский пункт агентства "Кавказ"...
- И?
- И решили одним махом две проблемы - избавились от Айсет Бароевой, как от строптивой сотрудницы, не желающей работать на них, и одновременно из нее же сделали жертву, этакую героиню, Хорста Весселя в юбке.
- Кого?
- Хорста Весселя, одного из нацистов-штурмовиков, якобы погибшего в драке с коммунистами в начале тридцатых годов, а на самом деле бывшего сутенером и зарезанного проститутками в борделе...
- Ну, ты загнул...
- Может, и загнул, - быстро согласился Тим, в который раз за эти ненасытные сутки почувствовав пульсацию нахлынувшего желания.
Он притянул Симону к себе.
- Армяночка моя, поцелуй меня французским поцелуем, - прошептал Тимоти...
И тела британского шпиона и французской сотрудницы медиа-бизнеса слились в страстном соитии...
В городе Москве. В квартире на Чистых прудах. В которой совсем недавно пила шампанское наша героиня.
Эпилог
Долины мук! Хребты последней боли!
И путь домой сквозь календарный лес.
Прощанье, расставанье поневоле,
Разлука: время потеряло вес!
А может быть, мы с нашей болью всею
Вломились в бездорожья толчею?
Двадцатою Столетья Одиссея,
Тебя я в наших бедах узнаю!
Иоганнес Роберт Бехер
Это была не сказка. В одном из домов аула Дойзал-юрт за столом сидели трое: чеченец, немец и русский. Салман Бейбулатов, Клаус Штайнер и Евгений Горелов.
Всего два дня назад Салман с Клаусом, найдя в одном из домов старинное кремневое ружье, пошли на охоту. Они весь день лазали по горам, пока почти случайно не подстрелили зайца. Раненый зверек пытался уковылять от них в кусты и стонал, как человек. Когда же охотники добили зайца, стон не прекратился.
Так они нашли в снегу выбившегося из сил, замерзшего, голодного капитана Горелова, да еще с переломанной при падении рукой. Салман пошел в хлев, куда они собрали уцелевший со всего аула скот - корову и трех баранов. Зарезав одного из баранов, чеченец снял с него шкуру и крепко обернул ею сломанную руку Горелова, внутренней влажной поверхностью к телу. На следующий день подсыхающая шкура стала превращаться в твердую, неподвижную коробку. Бараньим жиром из курдюка Салман смазал капитану помороженное лицо и пальцы.
Ничего не пропало, весь баран пошел в дело. Мясо легло на праздничный стол по поводу приема нового гостя. На столе были еще чихирь и неумело испеченные мужскими руками подгорелые лепешки.
Они уже выпили за гостей и хозяина, произнесли нейтральный тост за скорейшее окончание войны. Утолив голод и немного захмелев, мужчины разговорились. Говорили о будущем.
Клаус знал несколько слов по-русски, а по-чеченски знал уже больше. Захмелел он первым, поэтому первым и заговорил о сокровенном, стараясь вкладывать как можно больше смысли и экспрессии в каждое слово.
- Гитлер капут. Война капут, - сказал он, помогая себе жестами. Домой. Нах хаус. Фатерлянд. Фрау Штайнер. Берлин. Марта...
Он покраснел и сбился.
- С тобой, Клаус, все понятно, - отозвался Горелов. - Твой дом, хоть и самый дальний, но самый понятный. Подтянул штаны и топай через границы. Пока не упрешься в свои сосиски и капусту с пивом. А у нас с Салманом все не так просто.
- Почему так говоришь, Женя? - тут же возразил Бейбулатов. - Я дома живу. Вот мой дом. Почему сложно?
- А как ты объяснишь, кто ты теперь такой? Кто ты есть? Дезертир с фронта или избежавший депортации враг народа? Тебе самому что больше нравится?
- Мне нравится - джигит, фронтовик, герой, чеченец. Уйду в горы, везде мой дом. Буду там жить. Не пропаду.
- Можно и так, - согласился Горелов. - Вот у кого совсем сложно, так это у меня. Пособник жене немецкого диверсанта, раз. Дезертир, два. Родине изменил и Системе. Не одна матушка расстреляет, так другая. А, может, обе сразу или по очереди, жребий кинут... Мне деваться некуда, Салман.