— Сейчас вернусь! — Быстрее, чем отец успевает что-то предпринять.
Сегодня ясный и теплый весенний день. Я медленно, непринужденно спускаюсь по лестнице, как это делала бы Дария на моем месте, и подхожу к Оливеру, который крутит в руках неочищенный банан.
— Привет, — начинаю я.
— Привет.
— Мне пятнадцать, — о Господи, не нашла ничего получше сказать.
Тем не менее он улыбается и протягивает руку.
— Я Оливер, приятно познакомиться, Пятнадцать.
Я хихикаю, сажусь рядом и спрашиваю:
— Чем занят?
— Жду маму. Мы идем в театр.
— Круто, — говорю я, старательно делая вид, что мне все равно.
В отдалении воет сирена, и он поворачивается в ту сторону. Я использую эту возможность, чтобы рассмотреть его лицо. Его кожа мягкая, как шелк. Я решаюсь:
— Кстати, нельзя мне как-нибудь послушать, как ты играешь?
— Ты же уже слушаешь.
Кажется, я краснею. Он знает, что я слушаю его из своей комнаты. Черт!
— Ну да, но я хочу поприсутствовать лично.
Подъезжает машина, и его мама машет с заднего сиденья. Он поднимается, собираясь идти.
— А что мне за это будет?
Я не знаю, что предложить, но он уже почти сел в машину, так что мне надо торопиться:
— Я принесу печенье.
Он оборачивается и улыбается:
— Принеси себя. В пять часов.
— Ладно. Увидимся.
Машина отъезжает, я поднимаю глаза и вижу в кухонном окне Тайла и отца. По всей видимости, они наблюдали за сценой. Неожиданно я чувствую, что это только моя жизнь. Мне пятнадцать, и многое теперь должно измениться.
Прежде чем прослушать следующее сообщение, я решаю сходить на место происшествия. Может быть, там будет что-то. Зацепка, которую я смогу потом использовать.
Я еду на метро в Ист-Виллидж. Каждый день там похож на Хэллоуин. Жизнь течет совсем по другим правилам. Готы, панки, геи, книжные черви, шизофреники, поклонники моды, повара, несовершеннолетние бандиты — все они обитают вместе. Мне это кажется одновременно захватывающим и опасным. Я стою на углу Пятой улицы и Второй авеню и смотрю на тротуар. Мою мать на этом месте сбило такси. Мимо проезжает несколько машин. Интересно, что она почувствовала? Она почувствовала, каково это — летать?
Помню, вернувшись домой из лагеря, я находилась в странном затуманенном состоянии. Посреди ночи я проснулась на диване, услышав доносящийся сверху низкий стон. Я поднялась наверх и увидела, что отец упаковывает мамины вещи. Спустившись в кухню за водой, я обнаружила полицейский отчет, который он случайно оставил на столе. Я успела прочитать только первый абзац, в котором упоминалось место и то, что водитель был трезв.
Она умерла на этой улице. На ней было платье.
Что ж, пришло время для нового сообщения. Я сворачиваю на север, достаю мамин телефон и нажимаю единицу, чтобы прослушать следующее сообщение. Это отец, и его голос звучит как-то сонно.
Я… Я… Просто позвони мне, хорошо?
Я останавливаюсь, и пешеходам приходится меня обходить. Неожиданно мне кажется, что я поступаю неправильно и, может быть, не стоило начинать слушать все эти сообщения. Может быть, следовало бы воссоединиться с двумя Рейчел и сходить с ума по «Сумеркам» вместе с ними. Но несмотря на все свои сомнения, я чувствую, что чего-то не хватает. Как на вывеске ресторана, на которой не горит одна буква. Если бы я могла прочесть слово целиком, может быть, все обрело бы смысл.
Тут я понимаю, что устала. Я возвращаюсь в центр, в квартиру мамы, намереваясь прочитать файл под названием «Луна», но в итоге засыпаю на все еще голом матрасе. Просыпаюсь в половине пятого и бегу домой, чтобы принять душ.
Открывает дверь экономка Оливера. У нее палочки для еды в волосах, а на шее бирюзовые бусы. Кажется, она из тех людей, которым всегда весело. Интересно, женщина что-нибудь употребляет? Она зовет Оливера, и он тут же появляется, как будто ждал меня.
Его комната идеально убрана и облицована темным, влажным на вид деревом. Резьба напоминает рельеф стен средневековых замков. Он пересекает комнату, садится рядом с виолончелью и берет смычок, внимательно осматривая его. Потом он начинает играть — сначала на низких, бархатных полутонах, мелодия кажется печальной, но потом уходит вверх, становясь легкой и игривой. Интересно, он импровизирует?
Я сажусь на пол, и в голове у меня крутится единственная мысль: «Пусть это никогда не кончается». Постепенно я теряю ощущение времени и в конце концов ложусь на пол, закрыв глаза. Когда он заканчивает, я слышу звук его шагов, затем раздается скрип кровати. Только теперь я открываю глаза и сажусь. Оливер смотрит на меня со странной, почти зловещей полуулыбкой.
— Ты действительно здорово играешь.
— У меня этим летом концерт в Париже. Было пятьсот претендентов, а выбрали только восемь. — Он говорит это так, что я понимаю — он не хвастается.
— Круто, — отвечаю я.
— А ты, Пятнадцать? Ты сама на чем-нибудь играешь?
— Нет. Но пою иногда.
— Здорово, спой что-нибудь.
Он что, думает, что я сейчас возьму и спою?
Я качаю головой, но Оливер не сводит с меня взгляда, так что я напеваю первые четыре строчки из «Волшебник страны Оз», и он закрывает глаза. Я позволяю себе экспериментировать с мелодией, переделывая ее по-своему. Когда я заканчиваю, он садится и произносит:
— Красиво…
Странно слышать, что мальчик называет что-то «красивым», но я знаю: Оливер не такой, как остальные. Он особенное существо. Как и я.
— Спой еще раз, я тебе подыграю.
Он так очарователен, что я расслабляюсь. Я пою, а он повторяет мелодию, время от времени интуитивно подстраиваясь, будто заранее знает, как я изменю мелодию.
Закончив, мы смеемся, и тут заходит его мама. Пожалуй, лучше всего ее характеризует слово «натянутая». У нее натянутое лицо, одежда плотно ее облегает, и волосы так стянуты на затылке, что, кажется, это причиняет ей боль. Но когда она улыбается, я вижу: она очень привлекательна.
— Не хотите перекусить?
— Нет, спасибо, — в один голос отвечаем мы.
Она улыбается и внимательно смотрит на меня.
— Ужин через час, Олли. Ты к нам не присоединишься, милая?
— Не нужно беспокоиться, может быть, в следующий раз, спасибо, — отвечаю я.
Когда она уходит, Оливер говорит:
— Лучше не надо. Сегодня готовит она, и обычно это какая-нибудь здоровая еда вроде макарон с сыром. Только с таким, который вовсе и не сыр.
Меня это забавляет. Он убирает виолончель и думает о чем-то другом. Я подхожу к нему и жму ему руку, как взрослая.
— Спасибо.
— Не за что.
В дверях он окликает меня:
— Мне жаль, что так вышло с твоей мамой. Она всегда была добра ко мне и выглядела такой загадочной. Иногда я думал, что было бы здорово, будь она моей мамой.
Он выглядит таким беззащитным. Я сама не могу поверить в то, что это делаю, но подхожу к нему и говорю:
— Знаешь, если бы она была твоей мамой, мы были бы братом и сестрой, а значит, я не могла бы тебя поцеловать.
Теперь краснеет он.
Вместо того чтобы поцеловать его, я касаюсь его кудрей — они еще мягче на ощупь, чем я представляла. Как у мальчика могут быть такие невероятные волосы?
— Пока, Оливер.
— Увидимся, Пятнадцать.
Глава 10
Первый снимок
Отец подходит к двери моей комнаты — пора ехать в боулинг. Мне кажется, что наша традиция, которую я всегда любила, устарела.
— Может, сходим в кино?
Отец не ожидал этого, но он просто поправляет очки и говорит:
— Отлично. Что хочешь посмотреть? Комедию? Триллер?
— Что-нибудь романтическое.
Водитель отвозит нас в центр. Пока мы стоим в очереди, я не могу перестать думать о пушистых волосах Оливера и о том, какой у него мягкий взгляд. Папа чувствует это.
— Так что у тебя с Оливером?
Я никогда не говорила с отцом о мальчиках. Ни разу с пятого класса, когда Эдвард Ноубл пытался поцеловать меня на школьном дворе, а я ударила его ниже пояса. И сам он никогда не пытался заговорить со мной на эту тему. Может, он думает, что я лесбиянка.